Михаил Меньшиков - Письма к ближним

Вы скажете: но не даром же Европа пережила 19 столетий христианства. На это в книге барона Таубе можете найти крайне интересные толкования. Христианство считает за собою девятнадцать веков, но теперешнее западное христианство есть не что иное как новое язычество, до такой степени со времен Возрождения оно выродилось в религиозном принципе и евангельской этике. Выйдя из средневекового католичества, Западная Европа вернулась не в первые века христианства, а в последние – античного мира, и в своих идеалах и мечтах прямо повторяет греков и римлян.

Как это случилось?

Когда культурный мир вошел в рах romana, объединился в одном всесветном государстве, последнее тем самым потеряло свой главный смысл. Государство создано для защиты от других государств, но если этих других более не существует, то не от кого и защищать народы. На почве этой мысли возникли стоицизм и христианство. У стоиков гражданином всего мира – «civis totius mundi quasi unius urbis» (Цицерон) – является каждый человек в силу своего рождения. Всемирное государство, хотя бы насквозь кровавое и по колена в крови, осуществило мечту Исайи о вечном мире, о равенстве всех людей или, по крайней мере, о логической возможности этого равенства. Римская конструкция единства человеческого рода была так крепка и жизнеспособна, говорит барон Таубе, что «надолго запала в памяти людей и в течение веков служила примером для других образований». Христианство поддержало эту конструкцию, вложив в нее идеальный разум. Раз всемирное государство осуществлено, то оно не нужно, – эта мысль преобразилась в отрицание земного государства и в попытки устроить царство Божие. У евреев, как известно, никогда не погасало убеждение, что истинный царь их – это Иегова, их вождь и законодатель. Потеря земного царства требовала возвращения к древнему принципу. И вот первые христиане начинают с того, что отвергают вовсе современный им римский строй. Римляне желали единства и мира на земле не иначе как путем насилия, христиане достигали того же самого путем согласия. На основании убедительных цитат из Евангелия и жития святых барон Таубе доказывает, что первые христиане не признавали ни национальности, ни государства, ни войны. «В церкви Христовой нет ни эллина, ни иудея, ни варвара, ни скифа, ни свободных, ни рабов». Закон Евангелия был объявлен как закон свободы. Вместо безграничного, всепроникающего римского насилия устанавливалось начало самопожертвования и любви к людям, кто бы они ни были.

«Легко видеть, – говорит барон Таубе, – что подобное учение для античного мира невыносимо. В колоссальном организме античного государства, не знающего границ своей воле и власти, появляются безумцы, дерзающие, при всем своем пассивном повиновении физической силе государственной власти, – игнорировать величие, авторитет, значение для себя государственной организации». Повторяя слова апостолов: «судите, справедливо ли вас слушать более, чем Бога», Тертуллиан говорит: «Для нас ничто так не безразлично, как государство». Св. Климент Александрийский противопоставляет языческим «воинственным» народам «мирное племя христиан». Ориген пишет: «Мы не поднимаем оружия ни против какого народа, мы не учимся искусству воевать, ибо через Иисуса Христа мы сделались детьми мира». Христиане, по словам Оригена, сражаются за императора более других: «Правда, они не стали бы сражаться вместе с ним, с его войсками, даже в случае прямого к тому принуждения, но зато сражаются за него своим милосердием и молитвами». В том же духе – еще решительнее – высказываются св. Киприан, Лактанций и др. «Оружие христианам не дозволено, ибо оружие их – только истина». Целый ряд христианских мучеников – св. Максимилиан, Маркелл, Мартин и др. приняли смерть за отказ служить под знаменами Рима. «Licitum поп esse sanguinem humanum fundere etiam injusto bello, imperantibus Christianis principibus..Люцифер, епископ Kaльярийский, прозванный новым Илиею, в IV веке пишет, что «самое дорогое для христиан благо – свою религию – они должны защищать не убиением других, а собственной смертью». Не стану приводить других весьма интересных цитат.

Ясно, как день, что первые христиане совершенно отрицали войну. «Это, – говорит барон Таубе, – перевертывало вниз головой весь государственно-общественный быт, все понятия, которыми веками и веками держался древний мир». Христиане справедливо были объявлены врагами порядка, – они действительно разрушали тогдашний порядок, строя внутри его какую-то новую святую жизнь, всю основанную на любви к Богу и ближнему. В мир, осатанелый от борьбы, христиане внесли неслыханную в древних религиях идею: «ecclesia abhorret sanguinem». Но когда говорят: «христианство отрицает войну», всегда нужно помнить, что это относится к христианству первых веков, так как позднейшее, начиная с IV века, уже мирится с войной, а иногда и благословляет ее. Барон Таубе говорит, что, «идя в уровень с жизнью, которая вообще так далеко унесла „христиан“ и „христианское общество“ от учения Христа, – вокруг этого ясного вопроса, с течением времени постепенно образовалась целая сложная аргументация, стремившаяся (и стремящаяся) доказать, – то лицемерно и с полным сознанием допускаемой лжи, то бессознательно и bona fide, – что „не убий“ может иногда значить – „убивай“»… Наш ученый доказывает, что вопрос «an militare sit peccatum» мучил совесть и мысль христианского общества в течение всего Средневековья, «пока повседневная, противоположная учению Христа практика международной жизни не сдала его окончательно в архив как вопрос чистейшей теории». Таким образом, в этом необычайно важном, центральном отношении новая Европа не только не прогрессировала, но в последние века шла назад, пока не огрубела окончательно, опустившись на ступень язычества. Надо заметить, что высокий принцип первых веков чувствуется очень долго, до X века, сквозя в разных церковных правилах и запрещениях. Сама идея папства была построена на отрицании войны между народами. Эта идея – в лучшей своей мечте – состояла «в свободном объединении и замирении всех народов в церкви Христовой, как единой верховной руководительнице религиозно-моральной стороны их жизни». Над мятущимися народами папство основало как бы моральную римскую империю, духовное царство, объединившее все страны Запада в одну христианскую «республику» – Respublica Christiana. Этим высоким замыслом объясняются многие трогательные явления Средних веков: подчинение царей и народов беззащитному архиерею в Риме, присутствие в обществе религиозного авторитета, более высокого, чем грубая сила, внешняя или внутренняя, серьезные ограничения войны как «Божий мир» и пр. Было время, когда международная политика на Западе велась исключительно церковью и народы ей подчинялись. В XI веке влияние церкви было так сильно, что зашла речь о всеобщем и вечном мире. Может быть, только случайная смерть папы Бенедикта VIII и императора Генриха помешала создать международный парламент, который решал бы споры. Словом сказать, Средние века еще таили в себе остатки древнехристианского пламени, хотя бы под пеплом веков. Был общий возвышенный идеал, был замысел связать во имя Божие все народы, связать не насилием, а чувством совести. Но с эпохою языческого возрождения воскресает и древний материализм в политике. Растут безмерные богатства, растет безверие, растет народная гордость и отрицание всякого авторитета кроме грубой силы.