И если б не та встреча в аэропорту, Павел, наверное, поддался бы уговорам сестры познакомить его с очень умной, доброй, хозяйственной женщиной. Но голова была забита другим. Та незнакомка так и стояла перед глазами, и он готов был поклясться чем угодно — это была Олеся. Уставшая, с потухшими глазами, блекло одетая — и все-таки живая, на удивление не постаревшая, стройная, синеглазая.
Он поднял все рейсы, но не нашел знакомой фамилии, имя же — Олеся — встретилось три раза. Одна оказалась дородной украинкой, вылетевшей в Москву с баулами больше нее самой, другая девочкой пятнадцати лет, третья двадцатипятилетней женщиной с ребенком. На всякий случай он скопировал списки пассажиров на рейсы Москва — Новосибирск и начал потихоньку проверять, не столько надеясь обнаружить Олесю, сколько успокоить самого себя и расшалившееся в пустой надежде сердце.
В ноябре дела службы свели его со старым другом Гариком Полонским, с которым еще в Кабуле лежали в одной палате на соседних койках. Вечером Гарик пригласил его к себе, познакомил с женой — красивой, обаятельной женщиной. Они пили коньяк, вспоминали прошлое, говорили о будущем. Гарик принялся показывать фотографии, рассказывая о своих армейских друзьях, потом переключился на сегодняшних знакомых, а Павел листал альбомы, внимательно разглядывая счастливые лица молодоженов, хронику чужой жизни в поездках на пикники, дачу, празднование дня рождения и Нового года. И вдруг — Леся!
Шлыков долго рассматривал снимок, на котором Олеся, какая-то озорная рыженькая девчонка и Маруся Полонская обнимались перед объективом у новогодней елки.
— Кто это? — ткнув в лицо Олеси пальцем, спросил Павел у Гарика.
— A-а, Изабелла, подружка Марусина. Понравилась? Хочешь, женим? Она холостая, одна девчонку поднимает. Баба хорошая, отвечаю…
— Подробнее можно?
— Действительно заинтересовала? — прищурилась Маруся на гостя.
— Очень. Красивая. Но хотелось бы знать подробности, прежде чем знакомиться. Мало ли…
— Понимаю, — закивала женщина. — Но бояться нечего, не знакомится она ни с кем. Я уже пыталась ее свести с мужчиной, но безрезультатно, пару раз встретилась и больше желания не проявляет.
— Может, не с тем знакомили?
— Да нет, положительный мужчина, добрый, умный, массажистом работает у нас, кандидатскую защищать собирается. Андрей Самохин. Помнишь, Гарик? Зинка у негр жена, взбалмошная такая, крикливая? A-а, — махнула рукой, увидев недоуменный взгляд мужа. На гостя переключилась. — Не в нем дело — в ней. Бэлла, как отца дочери похоронила, так одна и живет. Любит, видать, до сих пор. Она даже сюда уехала, чтоб о нем ничего не напоминало.
— Откуда уехала?
— Из Санкт-Петербурга. Тетка у нее там осталась.
— А, скажите, Маруся, в августе Изабелла в Питер ездила?
— Да, — немного удивилась вопросу хозяйка. — Дочь устраивала в институт, в августе домой вернулась. Девочка теперь там, она здесь, — и вздохнула непонятно отчего.
Павел задумался: как бы выпытать осторожно, не вызывая лишних вопросов у Полонских. Ведь не мог он ошибиться, не мог, но как же такое возможно? Двойник?
— Девочке-то сколько лет?
— Восемнадцать. Девятнадцатый пошел.
У Олеси был ребенок, и он того не знал? Ерунда. Она неопытна была в постели, девственница. Да и Барсуков сказал, что детей у Олеси не могло быть после операции — пришлось удалить поврежденные органы слева. А тот, что был, родиться не мог, по той же причине — удалили.
Тогда как же нарос ребенок?
Значит, не она?..
— Скажите, Маруся, а шрамов у Изабеллы нет? Слева на животе?
Женщина внимательно посмотрела на него:
— Странный вопрос.
— Понимаю, и все-таки прошу: ответьте, это очень важно для меня.
— Есть шрам. Послеоперационный рубец, как раз слева, — бросила и отвернулась. Видно, тема эта была ей неприятна, а Павел от ответа сам себя потерял. Плеснул полный бокал коньяка и выпил залпом под обалдевший взгляд Гарика.
Как же ты могла, как же ты, Леся… Глупая… милая…
— Что с вами, Павел? Разволновались… Знакомая?
— Нет, — бросил, играя желваками и еще не зная, чего хочет больше: пойти прямо сейчас к ней и сказать все, что думает, накричать, обвинить, выплеснуть все, что пережил, передумал за эти годы, а потом обнять и больше не отпускать. Или справиться с собой, сдержаться — познакомиться, как посторонний, и посмотреть на любимую, как она себя поведет, а потом признаться, кто он.
«Водевиль!» — тряхнул челкой и потер затылок.
Читать дальше