Андре Бретон - Психопаты шутят. Антология черного юмора

Вот почему ликование других так ненавистно (прежде всего, много шума) — поскольку — вы согласны? — мы-то с вами гении — ведь мы знаем, что такое йумор. А потому — и вы хоть на минуту сомневались? — нам все дозволено. Впрочим [33] Один из частых примеров своеобразной орфографии Ваше (йумор и пр.) — в оригинале стоит d’ailleur , без s на конце. — Прим. пер. , все это так утомительно.

В конце письма прилагаю забавного человечка — это можно было бы счесть наваждением или — пожалуй, так даже лучше — смертельным поединком суммы и остатка — да, именно так.

Он очень долго преследовал меня и ни на мгновенье не сводил с меня глаз во всех тех безымянных захолустьях, куда меня заносило. По-моему, он попросту меня разыгрывает. Но я к нему все-таки очень привязан.

18.8.1917

Дорогой Друг!

…Кстати — искусства, судя по всему, больше нет. Тогда стоит ли о нем кричать на всех углах — меж тем люди искусства до сих пор не перевелись — так уж заведено и все. Well — а что тут сделать?

Итак, нам не по душе ни само искусство, ни пекущие его художники (долой Аполлинера): Тограс был тысячу раз прав, когда призывал покончить с поэтами! Так или иначе, выжимай мы из себя желчь и кислоту или же прогорклый от старости лиризм прошлого, неплохо бы управляться побыстрее, в темпе марша — в нынешний век локомотивов скорости совсем иные.

Что ж, такова современность — сколько ни пытайся с ней покончить, а поутру получишь новую. Малларме для нас не существует, нет-нет, никакой особой ненависти, просто он давно мертв. Мы позабыли Аполлинера, он уж как-то чересчур прилежно занимается искусством — ветхий плащ романтика пытается заштопать телеграфной лентой новых дней, но ни черта не смыслит в динамо-машинах. Пора бы звездам отцепиться от небес! — ах, как это скучно — и этакая серьезность в речах! Забавно, когда человек еще во что-то верит. Ничего не попишешь, кривляние у них в крови…

Итак, я вижу только два способа с этим всем покончить. Или создать наше собственное восприятие путем дымящегося и сверкающего столкновения всех диковинных и незатертых слов — только не переборщите с этим, я вас знаю, — либо напитать все эти квадратики и уголки чистейшим неподдельным чувством — нынешнего дня, разумеется. Вынужденная Честность — поелику нам она против шерсти — вместе со всем миром отправляется в тартарары.

…Йумор не должен быть созидательным — да только как того добиться? Песчинка йумора есть, по-моему, в Лафкадио, он и книжки не держал в руках, а творил только свои чудные опыты на окружающих, взять вот его Убийство — но без всей этой поэтической дьявольщины — о, тухлый старина Бодлер! Ему так не хватало нашей холодности — и еще, пожалуй, лязга нынешних машин — блеск колес с вонючим маслом — вжик, вжик, вжик. Свисток к отправлению! Реверди — как по-хэтт (с таким, знаете, благоговейным придыханием посередине) — забавно, но от прозы явно тянет в сон; Макс Жакоб, мой старый друг-шутник — паяцы! — паяцы! — последнее представление! — взгляните, какой восхитительный петрушка — крашеное дерево, каково?! Пара угольков потухших глаз и колбасный кружок монокля — плюс ненасытная печатная машинка — все же как-то лучше…

14.11.1918

Мой драгоценный друг!

Ваше письмо застало меня в совершенно подавленном настроении! В голове ни одной мысли, я абсолютно пол внутри — наверное, сейчас я годен лишь на роль бездумного самописца, регистратора лавины окружающих меня вещей, причем всех разом — какая плотность, давление? вот, наверное, вопросы, которые я еще могу задавать… из нынешней войны я выберусь слегка избалованным, а может быть, и основательно испорченным, наподобие блаженных деревенских дураков (впрочем, я лишь того желаю)… или… или, знаете — в каком фильме я бы хотел сыграть! Взбесившиеся автомобили, подвесные мостики, уходящие из-под ног, затем руки — крупным планом, — тянущиеся через весь экран за каким-нибудь тайным письмом!.. бесценная бессмыслица!.. — вся лента из драматических объяснений, вечерние туалеты под сенью пальмы, в которой прячется шпион. Ну да, и Чарли, разумеется, с его застывшей на губах улыбкой и мило поблескивающими зрачками. А Полицейский, которого забыли в чемодане!

Литая трубка телефона, рубашка без пиджака — и все друг друга ненавидят, потом эти странные судорожные движения — шестнадцатилетний Уильям Р. Дж. Эдди, пачки денег к ногам ливрейных негров, о, как прекрасны эти светло-пепельные волосы, и роговой монокль. В конце — счастливый брак.