Иван Беркутов - Собибор. Восстание в лагере смерти

Здесь он встретил вопросительный взгляд Сельмы. Этим взглядом она спрашивала его: получил? Хаим едва заметно кивнул в ответ. И они оба вернулись к работе. Но тут Сельма заметила, что начальник сортировки сержант Бекман задремал, развалившись на стуле. Снятый им китель свалился на пол. Сельма подошла, заботливо подняла китель, отряхнула его от пыли… и словно бы невзначай опустила руку в карман. Как она и надеялась, там лежало несколько патронов. Девушка достала их, и уже собиралась спрятать в стоявший на полке ящик – в нем уже лежали два десятка патронов, добытых ей за последние два дня.

…И тут дверь барака открылась, и вошел обершарфюрер Френцель. Куда девать патроны? Сельма быстро сунула их себе за пазуху – размер ее груди позволял это сделать. Сунула – и со страхом обернулась на Френцеля.

Эсэсовец по-своему истолковал ее страх. Ну да, ведь вчера утром эта девушка едва смогла встать. Она боится, что ее задушат, как задушили двух других больных девушек. Комендант решил успокоить ее. Он кивнул на лежавшее на разборочном столе дорогое колье и произнес:

– Не бойся! Ты хорошо работаешь. Хочешь, я подарю тебе это колье?

Взял украшение со стола и протянул девушке:

– На, возьми!

Но она с ужасом качала головой:

– Нет! Нет!

– Брезгуешь? – усмехнулся Френцель. – А если он подарит? – И кивнул на Хаима. Приказал: – Надень ей колье.

Хаим был перепуган до смерти. Он не мог не выполнить приказ коменданта! И он надел на Сельму это проклятое колье, снятое с кого-то из убитых.

Френцель задумчиво посмотрел на похорошевшую Сельму, сказал:

– Смотри, какая она красивая, правда? Ну, целуй ее, пока живой. Это ведь ты Хаим Битая Жопа, верно? Ну же, не бойся! Вы же все там по баракам совокупляетесь, как тараканы. А ты, Битая Жопа, чего робеешь? Целуй, я сказал! Где страсть?

Хаим выполнил и это приказание обершарфюрера. Он делал то, о чем так мечтал все последние дни, – он целовал Сельму. Он делал лучшее, что мог представить в жизни – и при этом чувствовал себя просто отвратительно! Ужасно! И со страхом думал о том, что чувствует Сельма. Она должна его возненавидеть! Возненавидеть за его покорность, трусость! За то, что он позволяет это делать с ними!

Френцель с мечтательным выражением наблюдал за целующейся парой. Даже облизнулся от удовольствия. Потом скомандовал:

– Больше страсти! Больше!

И Хаим, и Сельма чуть не плакали от унижения. А эсэсовец подскочил к Хаиму и стал щупать его пах.

– О, еврей! – воскликнул он. – Ты хочешь ее! Давай, не стесняйся меня! Я свой!

Заставить их совокупляться! Заставить быть мужем и женой! Пережить с ними это наслаждение! Глаза обершарфюрера горели от возбуждения.

Однако Хаим не торопился исполнять это новое приказание. Нет, он не мог, не мог этого сделать! Лучше умереть! Он ничего не говорил, не протестовал, но стал как каменный. Не мог рукой пошевелить – какая уж там страсть.

Френцель еще минуту смотрел на них. На его лице появилось выражение, какое бывает у обиженного ребенка. Комендант не мог скрыть своего разочарования. Он сморщился и направился к выходу. Хаим вздохнул с облегчением. Все? Неужели все кончилось?

Однако Френцель вдруг остановился, потом повернул назад. Подошел вплотную к ним. На его лице уже не было улыбки. Он заговорил:

– Ты, парень, – как я. Даже похож немножко. А она – как она. Как Берта, моя невеста. Она была еврейка. Понимаешь, Хаим Битая Жопа? Я любил еврейку. Она была моей первой женщиной. Я любил ее больше жизни. И она меня любила. Мы хотели пожениться. Но отец запретил мне. И правильно сделал! Совершенно правильно сделал! Потому что я нарушил бы закон крови! Смешал арийскую кровь с черной кровью неполноценной расы. Берта уехала от меня в Америку. А я теперь убиваю евреев. И люблю это дело. Это моя страсть! Почему у меня такая страсть? Что, у меня уже пистолет вместо члена? А кто в этом виноват? Не ты ли, еврейка?

Он вынул из кобуры пистолет, приставил его ко лбу Сельмы. Стал водить стволом пистолета по ее лицу, губам… Его рука дрожала все сильней.

– Смотри мне в глаза! – потребовал комендант. – В глаза! Ну? Как тебе мой член?

Хаим запустил руку за пазуху. Ладонь нащупала рукоять ножа. Сейчас, сейчас… Но как он это сделает? Как это вообще делают?

И тут неожиданно проснулся сержант Бекман. Увидел сцену с пистолетом и воскликнул:

– Давай, Карл! В чем дело? Давай, стреляй! Вали жидовку! Чего ты медлишь?

Однако Френцель не собирался стрелять. Он глубоко вздохнул, выпуская охватившее его возбуждение. Сказал осуждающе: