Валерий Алексеев - Улыбка навсегда - Повесть о Никосе Белояннисе

— Это может означать лишь одно, — заметил Цукалас, — что следствие намеренно скрыло от военного суда тысяча девятьсот пятьдесят первого года часть материалов.

— Увы, — признал генеральный директор асфалии, — мы вынуждены были пойти на этот шаг, чтобы не спугнуть часть лиц, причастных к заговору, которые к началу «процесса девяноста трех» находились на свободе.

— Не означает ли это, — обратился Цукалас к военным судьям, — что суду и на этот раз представлены не все материалы, с тем чтобы оставить за обвинением возможность организовать новый судебный процесс?

Господин генеральный директор заверил суд, что на сей раз выложено все, что имелось.

— А где гарантии?

— Слово чести, — торжественно сказал генеральный директор, и, когда Цукалас саркастически улыбнулся, председатель суда заметил, что ему не совсем понятна позиция защиты, подвергающей сомнению полноту улик обвинения.

— Господа военные судьи, — сказал Цукалас, — мы подвергаем сомнению не совокупность улик против нашего подзащитного, но добросовестность лиц, представляющих эти улики.

На это господин Панопулос заявил, что готов предстать перед военным судом сам лично, если защита докажет, что есть еще какие-то улики против Белоянниса, о которых он здесь не сообщил.

На сей раз Цукаласу попался крепкий орешек. Господин генеральный директор почти добился своей цели, создав впечатление, что защита любым способом хочет затормозить процесс, даже ценой предположения, что против обвиняемых собраны еще не все улики. Пришлось Белояннису встать и напомнить свидетелю, что пора наконец обратиться к содержанию этих вновь приобретенных улик.

Боже, какой испепеляющий взор метнул генеральный директор на Белоянниса! Он сделал вид, что не расслышал реплики с места, и Белояннис, повысив голос, повторил свой вопрос.

— Содержание этих материалов, — сурово сказал Панопулос, — подлежит огласке лишь частично.

— Ну, от меня-то вам нечего скрывать, — возразил Белояннис.

— К сожалению, в зале присутствуют представители прессы, причем не только греческой, и назавтра наши сугубо внутренние дела могут стать известны всему миру. Но часть материалов утратила свою остроту, и если высокий суд не возражает…

Высокий суд не возражал. По залу пронесся легкий шелест корреспондентских блокнотов, и стало тихо. Газетчики устали от пустопорожней риторики, которой были полны предыдущие заседания: им нужно было «мясо» для сенсаций.

Генеральный директор надел очки и, достав из кармана сложенный вчетверо лист бумаги, аккуратно развернул его и прочитал довольно внятно один из многочисленных, как он выразился, письменных документов: письмо Белояннису от одного из лидеров ЭДА Костаса Гаврилидиса. Письмо начиналось с набора крепких политических ругательств в адрес нынешнего правительства: «смердящий труп», «кровавая шайка» и так далее. Затем автор письма перешел к упрекам в адрес «Заграничного центра» за то, что золото поступает нерегулярно, и в заключение выразил сомнение в выполнимости последнего задания «центра» по сбору военной информации в парламентских комиссиях и подкомиссиях. По мере чтения в зале нарастал ропот: письмо было настолько бездарно состряпано, что корреспонденты закрывали свои блокноты и многозначительно переглядывались. Это не годилось для читателей, это могло пройти только здесь.

— И вы хотите сказать, что такое письмо могло быть найдено у меня на квартире? — спросил Белояннис, когда генеральный директор кончил читать.

— Я не хочу сказать, что оно могло быть найдено, — значительно произнес господин Панопулос и снял очки. — Оно былонайдено, Белояннис.

— Я требую передать письмо на графологическую экспертизу, — сказал Никос.

— Увы, это невозможно, письмо напечатано на машинке.

— Как же в таком случае вы собираетесь доказывать его авторство?

— Текст письма говорит сам за себя, — был ответ.

— Какое же доследование вам понадобилось по такому открытому тексту?

— К письму была приложена шифрограмма, содержащая информацию чрезвычайной военной ценности. Мы обязаны были нащупать источники этой информации, но не успели это сделать до начала «процесса девяноста трех».

— Эта шифрограмма была найдена вместе с письмом?..

— Ну, разумеется, — поспешил подтвердить Панопулос.

— И с ключом от шифра, не так ли?

Генеральный директор повернулся к председателю трибунала.

— Я считаю это личным выпадом, — оскорбленно сказал он, — и прошу высокий суд оградить меня от подобных нападок.