На следующих заседаниях продолжался допрос свидетелей обвинения. Ободренные только что поступившим официальным приглашением в НАТО, военные принялись превозносить свои заслуги в деле разоблачения «дьявольского заговора Белоянниса».
Начальник отдела связи Генштаба подполковник Кафирис с упоением рассказывал, как в течение двух лет армейские связисты следили за работой подпольных шпионских радиостанций, перехватывая сообщения о передвижениях греческих войск, о военных аэродромах, складах боеприпасов и снаряжения. Картина, нарисованная подполковником, была настолько мрачна (оказывается, эти красные знают об армии буквально все!), что другой свидетель, подполковник военной контрразведки Папафанасиу, начал оправдываться, заявляя, что красные проникли в армию сразу после поражения повстанческих войск в 1949 году, когда служба контрразведки не была еще так налажена.
Не стоило большого труда установить, что оба подполковника вдохновенно лжесвидетельствовали: по данным министерства внутренних дел, которые Генштаб высокомерно игнорировал, работа передатчиков началась лишь год назад: с января 1951 года. И лишь три месяца назад, в середине ноября 1951 года, с помощью «захваченного шифра» удалось эти передачи расшифровать.
Цукалас блестяще обыграл расхождения этих показаний с материалами обвинения, а в заключение осмелился даже предложить высокому суду впредь относиться к показаниям свидетелей-военных снисходительно, ибо впечатление таково, что главная их цель — не установление истины, а прежде всего защита чести мундира.
Полковник Симос довольно зловещим голосом предложил уважаемому защитнику уточнить эти слова либо взять их обратно. Вопреки ожиданию Никоса, Цукалас взялся их уточнить. Он ядовито заметил, что хотя и не к лицу ему, как защитнику, обращать на это внимание суда, но господа свидетели от Генштаба крайне болезненно воспринимают само предположение о возможности утечки военной информации, а следовательно, по роду службы не могут быть объективны. Цукалас бил наверняка: действительно, полиция и асфалия шли по линии преувеличения «вражеского проникновения» (это выгодно оттеняло их «заслуги»), в то время как военная контрразведка склонна была больше разглагольствовать о внешней опасности, преуменьшая «проникновение», и, таким образом, работала на защиту.
— Я весьма благодарен сотрудникам контрразведки за их невольную помощь, — учтиво сказал Цукалас, — по давайте же устанавливать истину.
— Мы этим только и занимаемся, — сухо заметил полковник Симос и в коротком обращении по ходу заседания призвал свидетелей обвинения помнить не только об узковедомственных интересах, но и о благе нации в целом.
Не все разгадали маневр Цукаласа, который с профессиональной хитростью провоцировал свидетелей на раскрытие козырных карт: каково же содержание ушедшей за рубеж информации и как можно судить о степени ее ценности, а следовательно, и о степени вины?
— Что-то крутит твой адвокат, — проворчал Калуменос., сидевший за спиной Никоса, — вертится, как лисица, не поймешь, кому угодить хочет.
— Ему с ними еще жить да жить, — мрачно сказал Димитриос Бацис, — а с нами…
Нет, Никос не сомневался в профессиональной порядочности своего адвоката. Конечно, будь его адвокат коммунистом, он сразу же поставил бы вопрос по существу: имел место военный шпионаж или его не было? Ведь до сих пор, кроме набора военных терминов, якобы входивших в состав шифровального кода, никаких доказательств утечки военной информации через «группу Белоянниса» представлено не было.
Всеми безмолвно признавалось, что шпионаж имел место, и Цукалас, делая вид, что он связан по рукам и ногам отсутствием данных «из соображений государственной тайны», также исходил из того, что вообще-то эти данные существуют.
Вот здесь Никос и собирался дать бой обвинению. Он не намерен был допускать, чтобы его партию безнаказанно называли партией «шпионажа». Он не намерен был безмолвно выслушивать утверждения, что «Заграничный центр КПГ» нуждается в информации военного характера. Он не намерен был пропускать мимо ушей заявления о том, что греческие политэмигранты в социалистических странах проходят специальные тренировки в военных лагерях, что Коминформ готовит вторжение в Грецию, что болгарские войска стоят наготове с целью отторгнуть от Греции Македонию и Фракию, что Советский Союз замышляет захватить Грецию и открыть себе ворота в Средиземное море. Он не намерен был допускать, чтобы его осуждение, фактически уже предрешенное, стало поводом для репрессий против ЭДА. Сберечь ЭДА, не дать замуровать наглухо эту единственную отдушину в затхлом политическом мире страны — такую цель ставил перед собой Никос. Он вернулся в Грецию не для того, чтобы устанавливать связи с ЭДА, — напротив, за все время своего пребывания на свободе он тщательно воздерживался от каких бы то ни было контактов с ее руководством, потому что знал: в случае его ареста власти немедленно за это ухватятся.
Читать дальше