Юрий Чернов - Земля и звезды - Повесть о Павле Штернберге

— Ваш вензель?

— М-да, — неуверенно ответил Кукин.

Антиквар понимающе кивнул.

Содержимое шкатулки заинтересовало его больше. Он долго рассматривал сапфиры и агаты, рубины и янтарь и вдруг, подняв глаза на Клавдия Ивановича, сказал:

— О-о, это бриллиант, старая английская огранка, пятьдесят шесть граней. А это октаэдр…

Заполучив приличную сумму, Клавдий Иванович не бросился очертя голову к Василисе. Он дал волю своим мечтам, походил по кофейням и чайным средней руки, беседуя с хозяевами, не брезгуя потолковать и с половыми. Можно бы заглянуть и в знаменитый «Эрмитаж» или в другие первоклассные рестораны, скажем в «Славянский базар» со стеклянной крышей или в «Стрельну» с зимним садом, с гротами, фонтанами и беседками. Но там среди тузов, ворочающих миллионами, сорящих деньгами, Кукин чувствовал себя скованно, как бедный родственник в костюме с чужого плеча.

«Не сразу Москва строилась», — утешал себя Клавдий Иванович, посещая харчевни скромные, но отнюдь не убыточные, разговаривал, выспрашивал, прикидывал. Не обошлось и без открытий. Оказалось, половые, щеголявшие в безупречной белизны мадаполамовых рубахах и штанах, покупают их на собственный кошт и зарплаты у хозяев не получают, живут чаевыми, а иногда и хозяину выплачивают немалый процент от чаевых.

«Низкорослую Маньку переведем в судомойки, — твердо решил Кукин, — она, замухрышка, отпугивает клиентов. Заведем полового. Ведь чайная будет не просто Степанидовой, а Кукина и Степанидовой».

На Трубной площади в воскресенье, толкаясь среди московского люда, торгующего всякой живностью — пышнохвостыми котами, звонкоголосыми кенарями, воркующими голубями, кривоногими таксами, пятнистыми пойнтерами, Клавдий Иванович остановился возле клетки с тремя попугаями. Около нее толпилось больше всего народу.

— Здррр-авствуйте, господа! — человеческим голосом выкрикивал темноклювый, сверкающий ярко-зеленым оперением попугай. А его сосед внезапно распустил шейный веер и стал похож на сказочную жар-птицу.

«Вот чем мы приманим клиента! — смекнул будущий владелец чайной. — Василиса ахнет. Щеглом-то кого поразишь?»

Хозяин попугаев, плюгавенький старикашка, заломил круглую сумму — двадцать пять рублей за штуку.

— Эк хватил, — урезонивал его Кукин. — Да за такие рубли я стадо индюшек могу купить, полгорода накормлю.

— Индюшки — мясо, ими брюхо набивать, — не сдавался старичок, — а веерный попугай для глаза, для души, и речь человеческая, с Амазонки привезен!

Пришлось отсчитать двадцать пять рубликов, как одну копейку. Накладно, конечно, но верилось: окупится.

Словом, когда появилась над дверью новая вывеска «Чайная Кукина и Степанидовой», царственно восседающую Василису дополнял половой в белоснежных брюках и веерный попугай — посланец густолистых рощ из долин Амазонки.

Полового взяли из трактира Соколова у Тверской заставы, куда он попал еще мальчиком из Рязанской губернии. Четыре года отходив в подручных, он с радостью вооружился подносом и перекинул через руку салфетку. Как говорится, вышел в люди. Малый был разбитной, проворный, ухватистый. Клавдия Ивановича величал «господин хозяин».

Кукин и сам быстро освоился с ролью хозяина. По утрам, облачившись в махровый халат и сунув ноги в расшитые золотом матерчатые шлепанцы, он трижды топал по ковровой дорожке. Снизу, из чайной, прибегал половой, держа на подносе стопочку водки, упругие огурчики, ветчинку.

— Ну как, косопузое рязанство? — покровительственно говорил Клавдий Иванович.

— Полный ажур, господин хозяин.

Половым Кукин был доволен. А с попугаем просчитался. В газете «Раннее утро» появилось объявление о чайной, где посетители, распивая ароматные чаи, могут беседовать с заморской птицей, ученым попугаем, говорящим человеческим голосом.

Реклама привлекла любопытных. Однако заморский попугай безмолвствовал. Ему подсыпали канареечное семя, коноплю, он клевал их своим шаровидным клювом, но разговаривать не желал.

— Попка, что надо сказать посетителям чайной? — спрашивал Клавдий Иванович и, замирая, ждал, трепетно верил, что сейчас ученая птица громко, ясно и твердо, как там, на Трубной площади, крикнет: «Здррр-авствуйте, господа!»

Попугай беспокойно вертел головой, перебирал по жердочке сильными ногами. Молчал.

«Надул, шельма, — закипая от ярости, вспоминал Кукин старичка. — Подсунул не ту птицу, другую, немую, ведь их там три было».

Подвыпившие посетители чайной не отходили от клетки с попугаем, бросали в него комочки хлеба, просовывали сквозь решетку пальцы.