Дороти Паркер: Новеллы

Она хотела выйти замуж. Ей уже было около тридцати, и годы сказывались на ней. Она раздалась, потеряла прежнюю стройность, волосы начали темнеть, и она неумело красила их перекисью. Временами ее охватывал страх, что она может потерять работу. Она провела уже не менее тысячи вечеров со знакомыми мужчинами и была «мировой девочкой». Теперь это выходило у нее скорее сознательно, чем непроизвольно.

Херби неплохо зарабатывал, и они сняли небольшую квартирку на окраине. У них была столовая, обставленная тяжелой темной мебелью, с люстрой в виде шара из красновато-коричневого стекла; в гостиной стоял «мягкий гарнитур», горшок с нефролеписом и висела репродукция с «Магдалины» Хеннера — рыжеволосой и в голубом одеянии; мебель в спальне была покрашена серой эмалью и обита блекло-розовой материей; на комоде у Хейзел стояла фотография Херби, а на комоде у Херби — фотография Хейзел.

Она сама готовила — а готовила она хорошо, — покупала провизию и болтала с разносчиками и прачкой негритянкой. Она любила свою квартиру, любила эту жизнь, любила Херби. В первые месяцы после женитьбы она познала настоящую страсть, равной которой ей уже больше никогда не пришлось изведать.

Она не сознавала, как сильно она устала. Перестать быть «мировой девочкой» было счастьем, новой игрой, праздником. Если у нее болела голова или сильно уставали ноги, она жалобно, по-детски говорила об этом. Если ей хотелось помолчать, она молчала. Если на глаза набегали слезы, она не сдерживала их.

В первый год замужней жизни она усвоила привычку часто плакать. Даже в те дни, когда она была «мировой девочкой», она славилась тем, что любила проливать обильные слезы по любому поводу. Ее поведение в театре являлось предметом постоянных шуток. В театре она могла рыдать над чем угодно — у нее вызывали слезы любовь безответная и взаимная, соблазнение, чистота, верные слуги, маленькие дети, свадьба, извечный треугольник. «Ну началось, — говорили ее друзья, — опять потекло».

Выйдя замуж, она проливала слезы по любому поводу. Для нее, которая так много смеялась, слезы были радостью и наслаждением. Любое горе было ее горем; она была олицетворением нежности. Она могла тихо и долго плакать над газетными сообщениями о похищенных младенцах, брошенных женах, безработных мужчинах, заблудившихся котах и героических собаках. Даже когда она откладывала газету в сторону, ее мысли продолжали витать вокруг прочитанного и слезы одна за другой катились по ее пухлым щекам.

— Только подумать, сколько в мире печали! — говорила она Херби.

— Угу, — отвечал он.

Она ни о ком не скучала. Старые друзья, люди, благодаря которым она познакомилась с Херби, постепенно ушли из их жизни. Если она когда и думала об этом, то с удовольствием. Это было замужество. Это был покой.

Но дело было в том, что Херби не испытывал от этого никакого восторга.

Сначала ему нравилось быть с ней наедине. Он находил такое добровольное затворничество необычным и сладким. Затем с ужасающей быстротой это чувство исчезло — словно один вечер он сидел с ней в их гостиной с паровым отоплением и уединение было пределом его мечтаний, а на другой вечер ему все осточертело.

Его начали раздражать ее непонятные приступы меланхолии. Вначале, когда он возвращался домой и находил ее утомленной и грустной, он целовал ее в шею, похлопывал по плечу и просил сказать ее Херби, в чем дело. Ей нравилось это. Но время шло, и он обнаружил, что на самом деле с ней ничего не случалось.

— А, черт, — говорил он. — Опять ревешь, ну и сиди, реви пока не свихнешься. А я пошел.

И, хлопнув дверью, он уходил и возвращался поздно ночью пьяным. Она была в полной растерянности от всего происходящего. Сначала они были любовниками, а затем, казалось, безо всякого перехода, стали врагами. Она никак не могла этого понять.

Все длительней и длительней становились промежутки между тем часом, когда он кончал работу и моментом его возвращения домой. Она терзалась, представляя, что он попал под машину и лежит, истекая кровью, или уже мертв и покрыт простыней. Затем она перестала беспокоиться за его жизнь и замкнулась в угрюмом, обиженном молчании. Когда человек хочет быть с тобой вместе, он старается приходить домой пораньше. Она страстно желала, чтобы он хотел быть с ней; она часами сидела и ждала его возвращения. Часто он приходил обедать почти в девять часов вечера и обычно уже навеселе; от алкоголя он становился шумным, раздражительным и вспыльчивым.