Альберт Бехтольд - Петр Иванович

В обед, когда Ребман хотел встретить своего воспитанника, он уже издалека увидел его. Месье остановился на месте, чтобы полюбоваться спектаклем: два или три десятка мальчишек повисли на «Великане-Голиафе», словно стая такс на огромном олене, которого они поймали, и каждая старается выщипать из его шерсти клок. Но тут он пустился бежать. И только так ему удалось освободиться.

Дома госпожа директорша всплеснула руками:

– Петер, дорогой мой, что это они с вами сделали?! И гневно взглянула на воспитателя:

– А вы, зачем вы здесь? И не стыдно вам, что вы позволили так издеваться над своим воспитанником!?

Между тем Пьер снял фуражку и шинель, и только теперь стало видно, как его всего истаскали, издергали, исцарапали и перепачкали. Но он только сказал:

– Пойдемте, Месье, я хотел бы привести в порядок свое платье и умыться.

Госпожа директорша схватила его за руку:

– Сначала я хочу знать, как такое могло произойти. Я скажу своему мужу…

– Нет, пожалуйста, не говорите ничего господину директору!

– Да, но что же произошло? Я такого у нас не припомню. Вас что, кто-то побил?

На это Пьер с полуулыбкой:

– Не кто-то один, а весь класс, так что ничего особенного; надо же как-то подружиться, вот мы и подружились, заключив добрую солидную дружбу, о да! Пойдемте же наконец, Месье!

Они пошли к себе. Ребман взял щетку и почистил одежду Пьера. Затем сам умыл парню лицо, аккуратно, словно ребенку. И сказал:

– Так, а теперь рассказывайте. Что произошло? Я хочу знать!

– А что могло произойти, – ответил Пьер, который между тем совсем пришел в себя – как только я закрыл за собой дверь, они на меня накинулись, как стая молодых борзых собак. И вот – результат вы видели.

– А что, учитель в класс не приходил?

– Спросите у директора. Ну все, пошли есть. И не делайте такое лицо, в конце концов, это же не вас мучили.

– Когда они спустились, то увидели директоршу, словно воинственную фурию, стоящую перед своим мужем, который уже совершенно не походил на морского офицера высокого звания, а выглядел как мокрая кошка. Она видно уже давно атаковала его, теперь было слышно ее фырканье:

– Ты слышишь, это больше не повторится! Ребенка доверила мне его мать. Тебе ведь известно, что она писала мне о его здоровье! И для чего вообще здесь этот здоровенный хам-швейцарец?

– Цыц! Тише ты, – говорит директор сдавленным голосом, видя их обоих спускающихся по лестнице.

Тут он рассмеялся:

– Это все только глупости. Мальчишки просто подружились друг с другом, заключили своеобразный договор о дружбе, не так ли Петр Николаевич?

Он берет Пьера под руку и идет с ним в столовую:

– Женщины ничего в этом не понимают. Но мы, мужчины, точно знаем: просто дружеская возня, ничего особенного тут нет. Садитесь, пожалуйста. Последнее относилось и к Ребману.

Но никто не садится. Только после того как мадам уселась во главе стола и рядом с ней дочурка, только тогда «мужчины» расселись по своим местам.

Да, эта дочурка, Милочка, такого же приблизительно возраста, как Пьер, но уже совсем барышня; что касается фигуры, так это вылитая мамаша. Она ломает такую же комедию, обхаживает и мурлычет, и урчит, и фыркает вокруг бедного мальчика, словно кошка вокруг своего единственного котеночка.

Когда подали кофе и директор закурил свою сигарету, он снова заговорил об утреннем происшествии.

– Вы не должны слишком переживать, обратился он к Пьеру, – все само собой прекратится, как только они заметят, что вы не придаете этому слишком большого значения. Затем он говорит не то Ребману, не то жене:

– Я думаю, было бы разумнее, чтоб Месье не провожал и не встречал Петра Николаевича из школы, это только даст им лишний повод его разыгрывать.

Но тут вступила мадам:

– А я настаиваю, чтобы он сопровождал его до и после уроков!

Директор не говорит больше ни слова, только кивает. Ребман тоже молчит, как побитая собака.

Только когда они снова оказались в своей комнате, он спросил Пьера, как ему будет лучше. Если Маман непременно настаивает, он, конечно же, будет его сопровождать, но она ведь не могла заранее знать, какие последствия может возыметь его сопровождение.

И вот Пьер наконец прямо сказал, что ему было бы лучше, если бы он его не провожал, а то это издевательство никогда не кончится. Он ведь в состоянии пару шагов пройти один.

– Хорошо, так мы и поступим, – ответил ему Ребман.

Но Пьер еще едва вышел из дому, как в дверь постучали, и прислуга сообщила: