Альберт Бехтольд - Петр Иванович

– Вы должны немедленно спуститься к госпоже директорше!

– Это так срочно?

Девушка – тоже немка – шепотом:

– На вашем месте я бы пошла, не то вас ждет веселое времечко в этом доме; с госпожой шутки плохи.

Ребман об этом знает; Маньин еще обратил его особое внимание, что она отличается агрессивностью и не терпит возражений: будьте осторожны, с людьми такого сорта не так легко договориться, как с русскими!

– Хорошо, скажите госпоже директорше, что я иду.

Он подождал, затем, когда девушка, по его расчетам, доложила, он спустился вниз:

– Вы за мной посылали?

Мадам не отвечала, не отрываясь от вязания крючком, не предложив Ребману стул. Лишь после долгой паузы она поинтересовалась, не должна ли она напомнить Месье, в чем заключаются его обязанности?! Ребман:

– Я полностью в курсе.

– Почему же вы их не исполняете?

– Потому что, – спокойно говорит Ребман, – бывают случаи, когда их лучше не исполнять. И, по моему мнению, сейчас как раз такой случай; Пьер сам сказал, что ему будет лучше, если я с ним не пойду, в противном случае издевательства над ним не прекратятся вовсе.

Госпожа директорша:

– Вы будете отводить и приводить Пьера из школы, в противном случае я вынуждена буду написать в Барановичи!

Ребман совершенно спокойно:

– Это вовсе не нужно, писать в Барановичи, я знаю, как должен поступать в тех или иных обстоятельствах.

– Вот и поступайте! Или это не в швейцарских традициях?!

Если бы она этого не сказала, все закончилось бы благополучно, Ребман признал бы, что совершил ошибку и даже хотел извиниться. Но после такого заявления ему желчь ударила в голову. Он отчеканил:

– Мадам, с людьми можно говорить нормально, в том числе и со мной; но не в таком тоне, этого я отныне по отношению к себе допускать не намерен!

Так что жизнь в прекрасном Кисловодске с самого начала складывалась для Ребмана далеко не так удачно, как он себе воображал. И для Пьера начало оказалось совсем нелегким. Он очень старался, чтобы никто ничего не замечал, однако это было видно, и дело было не только в школе. Ребман был весьма удивлен, когда уже на второй день у них объявился преподаватель русского языка, по причине того, что «Петр Николаевич нуждается в дополнительных уроках».

– Русского языка?!

– Да, по этому предмету он очень слаб.

– Как это, он ведь русский! И слаб в русском языке? – Ребман вопрошал со столь же удивленным выражением лица, с каким он еще мальчиком восхищался тем, как бегло маленький англичанин говорил по-английски.

– Да, у русских аристократов это обычное дело, – ответил учитель, – они ведь учат иностранный язык сначала, а уже потом свой родной как иностранный; я с этим уже много раз сталкивался.

– В самом деле, слаб, даже с такими умственными способностями, как у Пьера?

Учитель улыбнулся:

– Такое часто встречается, что особо талантливый в одной области знаний, даже гениальный, в чем-то другом как пригвожденный, не может сдвинуться с мертвой точки. Петр Николаевич по всем предметам намного превосходит своих соучеников, учителя не перестают удивляться высокому уровню знаний, который следует из его ответов на поставленные вопросы; но в русском его ответы заставляют задуматься: тут он, как первоклассник!

Очень заметно, как все это угнетает мальчика. Когда он делает домашнее задание и доходит до русского, то сидит с поникшей головой, жует и возит подбородком по бумаге, как если бы он должен был разгрызать камень; казалось, даже слышался скрежет зубовный.

Но все равно, дело не могло быть только в этом.

И Ребман начал наблюдать. Каждое утро мерил ему температуру – мадам Орлова прислала градусник: нормальная. Аппетит и сон в норме. Только утром Пьера невозможно вытащить из постели; он и крутится, и вертится с боку на бок, и зевает; и вот, когда кажется, что он наконец проснулся, и можно самому пойти в ванную комнату, то по возвращении снова находишь его лежащим на боку с головой закутанным в одеяло и спящим как сурок.

Однажды утром Ребман даже решил, что мальчик не в себе, так он был безутешен. Ребман разбудил его, как обычно, в последний момент, мол, пора вставать, уже проспали почти; затем сам побежал в ванную. И когда он вышел, то услышал крик: месье, идите скорее сюда! Напуганный, он вбежал в комнату Пьера, и что же он увидел: в кровати, неодетый, сидит Петр Николаевич Орлов в одних носках и туфлях, и собирается поверх всего этого натянуть штаны, да еще и навыворот, обшлагами кверху. Как только он увидел Ребмана, то сказал в полусне: