Альберт Бехтольд - Петр Иванович

Прошло несколько дней, и как-то вечером Ребман по случаю дождя остался дома и против обыкновения не поехал в клуб. Внезапно раздался звонок – на проводе был Карл Карлович:

– Какие у вас планы на воскресенье?

– Я занят! – не раздумывая, ответил Ребман: на самом деле он собирался поехать посмотреть, чем занята Ольга, с которой не видался уже целых три дня.

– Подумайте.

– Занят, занят и еще раз занят!

– Жаль. Мы собрались в поместье к шурину. Там очень уютно, еды и питья вдоволь. Поезжайте же с нами! Сможете продолжить свой роман.

– Он и сам собою продолжится, дьявол уже посеял свой чертополох, – смеется Ребман. – Благодарю, что обо мне вспомнили.

– Что ж, значит, в другой раз. Кстати, о вас здесь вспоминают. Женечка, подойди!

И вот уже в трубке звучит Женин голос:

– Как поживаете, Петр Иваныч, как там наш роман?

– Я уже только что имел удовольствие доложить Карлу Карловичу о том, что сюжет ловко закручивается сам по себе: дьявол показывает коготки.

– Не желаете ли проверить на слушателях? Может быть, тогда все примет совсем другой оборот: например, дьявол будет посрамлен и низвержен?

– Нет, как правило, в таких случаях добрая фея не имеет власти над Люцифером, здесь он в своем праве. К великому моему сожалению.

– Но вы ведь еще к нам придете? Или вам здесь не понравилось? Может быть, я была слишком любопытна?

Ребман выдерживает паузу. В телефонном разговоре она получается еще более значительной, драматическое напряжение нарастает. Наконец он говорит:

– Собственно, это мне следовало бы спросить, не был ли я излишне болтлив. Наверняка вы так подумали. Но вообще-то я вовсе не таков.

– Тогда я тем более рада вашей откровенности. Надеюсь и впредь оставаться вашей наперсницей. Тут дядя Карлуша говорит, что вы не сможете быть у нас в субботу?

– Нет, у меня тренировка в клубе.

Кажется, кто-то в небесной канцелярии подслушал их разговор. И, назло Ребману, в субботу уже с утра над Москвой разверзлись все хляби небесные – полило, как из ведра.

Как же быть? В клубе в любую погоду обретается несколько преданных Воробьевке душ, можно потанцевать, поиграть в шахматы, послушать граммофон – скучать не придется! Наверняка будет Клавдия – она всегда там. А вот Ольга не придет. И все пойдет коту под хвост, ведь без Ольги эти забавы не стоят и выеденного яйца.

От скуки он долго сидит в «Лубянском кафе», иногда делая знак виолончелисту, чтобы тот для него что-нибудь сыграл. Этот виолончелист, при желании, мог бы стать одним из лучших исполнителей во всей России. Сам профессор консерватории называл Константина Ларионовича своей надеждой: «Уже давно не было у нас действительно великих виолончелистов, и вот появился наконец!» Но теперь он музицирует в кафе. Однако и здесь его гений проступает изо всех пор. Если он в ударе или если он кого-то особенно рад видеть, – но только тогда, – этот музыкант играет, как бог. Как только Ребман входит, виолончелист улыбается ему своим мягким, с размытыми чертами лицом и начинает исполнять свой любимый репертуар, чаще всего – из старых мастеров. Тогда в кафе становится так тихо, что слышен каждый вздох, в то время как обычно здесь не услышишь даже собственного голоса. Хозяин с Ребманом тоже подчеркнуто приветлив, ведь он смекнул, что виолончелист выкладывается только тогда, когда появляется этот молодой загорелый швейцарец.

Он сидит за своей простоквашей и стаканом чаю без сахара до одиннадцати часов. Затем провожает музыканта домой. Когда Ребман наконец возвращается к себе, уже начинает светать.

И снова вопрос, чем же заняться? Валяться в постели? Но он ведь не болен! Несколько раз на даче, когда стояла такая духота, что все были словно неживые, он уже пробовал подремать в гамаке под елью. Но когда просыпался, чувствовал себя словно с похмелья, его даже тошнило. Нет, спать днем – это не для него!

И читать ему не хочется. Хоть он и взялся снова читать Толстого, теперь уже в оригинале, когда съехал от пастора, нынче книга его совсем не занимает.

К Михаилу Ильичу? Он морщит нос, так как знает, что в подобном настроении всегда слишком легко раздражается. Да и в музыке особой потребности уже не испытывает: ведь всю ночь музицировал у Константина Ларионовича.

В театр? Для этого нужно было за три-четыре недели позаботиться о месте.

«Знаешь что, Петр Иваныч, – услышал он вдруг голос своего сердца, – сходи-ка ты в церковь, вот что тебе поможет!»

Ничего другого ему не приходило в голову, к тому же он с радостью снова повидал бы своих в пасторском доме, ведь уже целую вечность там не появлялся. Так что решил отправиться с визитом. Он надел воскресный костюм – кроме Макса Линдера, у него есть еще несколько будничных и воскресных костюмов, – сел в трамвай линии «А» и вышел из него в Трехсвятительском переулке, совсем как в былые времена. Он рад, что мучения с органом остались в прошлом и что он теперь может выступить в роли слушателя. Входит через портал (по воскресеньям всегда открыты оба крыла), подает руку седовласому кучеру и кивает церковному пономарю Василию. Затем поднимается на пустынные хоры. Нет, там все же не совсем пусто, новый органист сидит на своей скамеечке. Он зажег свет, боковые светильники, справа и слева, и лампу для педали под клавиатурой. И ему Ребман вежливо подал руку. Они знакомы давно, с тех самых пор, когда этот органист еще играл в методистской церкви: