Альберт Бехтольд - Петр Иванович

– Но я не стану этого делать. Это было бы не литературой и вовсе не искусством.

– Но о чем же, по-вашему, до сих пор писали и пишут все остальные?

– Кого вы имеете в виду?

– Поэтов, писателей, вообще художников – от малых до самых великих. Рембрандт, Рубенс и прочие по многу раз возвращались к одной модели, Рембрандт, например, таким образом написал более ста картин?! Неужели эти картины из-за этого менее ценны?

Ребман с удивлением смотрит на собеседницу: кажется, эта девушка не лыком шита, нужно быть настороже. Он спросил:

– Вы много читаете?

– Да, чтение – моя страсть, я люблю читать и слушать чтение. Предпочитаю английскую литературу.

Ребман предусмотрительно меняет тему – не то эта барышня еще, чего доброго, устроит ему экзамен. Он вскользь замечает:

– Я был знаком с одной англичанкой, вернее, с ирландкой.

– А разве это не одно и то же?

– Судя по всему – нет. Ей очень не нравилось, когда ее принимали за англичанку, она гордилась своим происхождением, словно королевским титулом. Да и выглядела, как королева.

– Красивая?

Ребман пожал плечами:

– Одним этим словом ничего не выразить. Если бы мне пришлось описать, какой она была в действительности, мне бы пришлось изобрести новый язык, несмотря на богатство русской речи.

Плутовка смеется, чуя добычу:

– Очередной трофей из вашей охотничьей коллекции?

Но Ребман отвечает очень серьезно:

– По сравнению с Шейлой Макэлрой, все остальное было детской забавой.

Он тут же в нескольких словах описал, как все было. И это снова вышло как бы против его воли. Было похоже на то, что эта девушка вытягивала из него самые сокровенные тайны души, те вещи, которые он не решился бы доверить даже госпоже пасторше. Когда он подошел к концу, к тому несостоявшемуся прощальному объяснению в Киеве, в Купеческом саду, Женя воскликнула:

– Но как же такое возможно! – и попыталась продолжить: – Послушайте…

Но Ребман ее прервал:

– Евгения Генриховна, если вы кому-нибудь хоть словом об этом обмолвитесь!..

– Знаете что? Расскажите-ка мне лучше не о женщинах, а о том вашем школьном друге.

– О каком еще друге?

– О негре или кто он там был. Дядя Карлуша как-то говорил, что это была интересная история о необыкновенном мальчике.

– Да, таким он и был. Он был неуязвим для змеиного яда и прочей отравы, ничто его не брало и не пугало.

– А где он теперь?

– Этого я не знаю, никогда больше ничего о нем слыхал. Он внезапно исчез, когда мы были на школьной экскурсии. Потом я получил от него единственное письмо, где он сообщал о том, что совсем обнищал и вынужден изображать паяца перед ломовыми извозчиками в заведении сомнительной репутации. Больше от него не было вестей. Иногда я гадаю, где он теперь и чем занимается. Между прочим, у меня здесь в Москве тоже есть друг, такой же чудак – я, видите ли, почему-то всегда оказываюсь в компании оригиналов. Этот, например, убежденный большевик. При этом он утверждает, что его цель – осчастливить все человечество! Как и у многих русских, у него не все дома.

– Отчего вы так решили?

– А оттого, что тут каждый воображает себя новым мессией, которого весь мир ждет не дождется. Вот и мой приятель такой же. А в остальном – он замечательный человек. Однажды сказал, что перед тем, как жениться, нужно прожить вместе один «испытательный год», тогда на земле было бы намного меньше несчастий.

– Я тоже придерживаюсь такого мнения, – к большому удивлению Ребмана отозвалась Женя, – необходимо как следует узнать друг друга со всех сторон, прежде чем…

– Заключать союз!

– Да, в каком-то смысле, можно и так сказать. Среди моих знакомых есть несколько подобных примеров. Однако вернемся к началу нашего романа, не станем торопить событий, мы ведь все еще на первой странице.

Тут как раз послышался призыв Карла Карловича: пора и честь знать, у хозяина дома завтра с утра много дел.

Ребман тут же поднялся:

– Да, пора идти, не то еще выставим себя в неприглядном свете, как небезызвестный Хахель из Шляйтхайма .

– А ну-ка расскажите, что это еще за «хахаль»! – раздалось со всех сторон.

– В другой раз, не то придется оставаться здесь до завтрашнего утра.

– Нет, очень кратко, чей хахаль?

– Не Хахаль , а Хахель, он же Хайнрих, по-русски, Генрих – тезка нашего хозяина.

– И что же натворил этот тезка?

– Ничего особенного, кроме того что всю зиму проводил на дворе, чтобы сэкономить на дровах, а потом до часу ночи грелся у соседей. Однажды сосед Самуэль ближе к полуночи не выдержал и закричал: «А ну, жена, раздевайся давай, чтобы этот Хахель наконец убрался домой!»