Арчибальд Кронин - Песенка в шесть пенсов и карман пшеницы (сборник)

Я ускорил шаг, но меня объезжали машины, поворачивая к ресторану, который мы называли «Шик». Большой ландонет, с жестяными банками, привязанными сзади, и лозунгом «Только поженились», отъехал, как раз когда я оказался прямо напротив входа, и там, в глубине за открытыми дверями, я отметил краем глаза, хотите верьте, хотите нет, преподобного Фрэнсиса, поторапливающего выходящих гостей. Отвернувшись, крадущейся походкой, слегка прихрамывая, чтобы не быть узнанным, с видом коммивояжера, продающего дешевые туалетные принадлежности для наивных домохозяек, я попытался незаметно прошмыгнуть мимо.

Тщетно. Он увидел меня и прыжком, оттолкнувшись без разбега, перелетел через улицу:

– Лоуренс!

Он обнял меня, и я испугался, что он меня поцелует. Он прибавил в весе, стал пухлым и розовым, с блаженной улыбкой, облаченный в идеальную, из лучшего материала, сутану, на которую кто-то приколол маленький бутон розы. Я воспользовался этим, чтобы умерить его восторг.

– Разве это не противоречит каноническому правилу, святой отец?

Он покраснел:

– Одна из подружек невесты настояла, Лоуренс.

– Хорошенькая?

– Они все хорошенькие. И конечно, я сниму его, когда мы войдем.

– Войдем?

– Естественно, мой дорогой Лоуренс. Когда мы услышали от отца Зобронски, что ты приезжаешь, Канон выкатился в кресле в монастырский сад с расписанием поездов на коленях и дал четкий наказ, чтобы тебя к нему обязательно доставили.

Ну, это должно было случиться. Лучше сейчас, чем потом. Фрэнк проводил меня мимо церкви к монастырю. Он уже снял розу и положил ее в боковой карман. Ему осталось поместить ее у себя в комнате в стакан для зубной щетки.

Когда мы приблизились к статуе Девы над гротом, который обозначал вход в сад, Фрэнк пробормотал:

– Я оставлю тебя здесь, дорогой Лоуренс. Слава богу, теперь мы еще много-много раз увидимся. – Затем, понизив голос, он прошептал: – Он слеп на один глаз, а другим уже плохо видит. Ему приходится пользоваться сильным увеличительным стеклом, но ни в коем случае не обращай на это внимание. Его это очень злит.

Я подождал, пока он не ушел, а затем направился к открытой летней беседке, где в кресле-коляске сидел старый, очень старый, почти слепой человек. Я остановился перед ним. Увидел ли он меня или просто почувствовал, что я рядом?

– Твой самолет, должно быть, прибыл вовремя. Ты сел на каледонский поезд на двенадцать пятнадцать с вокзала Центр Лоу-Левел.

– Да, Канон.

– Мои расчеты были правильными. Это дрянной поезд. Рабочий, не так ли?

– Да, Канон.

– Что побудило тебя лететь этим дрянным полуночным рейсом на DC-3 из Берна?

Вы не замечали, что пожилые люди любят поговорить о путешествиях, на которые они никогда не решатся?

– Я выбрал его, потому что он самый дешевый.

– Итак, ты на мели, Кэрролл.

– Не то слово, Канон. – После паузы я добавил: – Поскольку вам хочется унизить меня.

Возникла ли тень улыбки на этом старом, очень старом, изможденном лице? Если и возникла, то тут же исчезла.

– Ну, во всяком случае, ты вернулся, Кэрролл.

– Да, я им надоел, и меня вышвырнули.

– Это ты по-доброму лжешь, Кэрролл. Твой странный польский друг написал мне, что и Хозяйка, и комитет настаивали, чтобы ты продолжил работать.

Я ничего не ответил.

– Кстати, как там этот добрый отец со странным именем?

– Болен, – сказал я и добавил, внимательно наблюдая за ним: – Очень. Каверны в обоих легких. На самом деле я жду, что все кончится девятого октября.

Нет, это никак не подействовало на него. Он просто сказал:

– Жаль. Я бы хотел с ним познакомиться. Хотя… этот дрянной ночной перелет.

Он слегка выпадал из реальности и, похоже, то и дело на мгновение погружался в себя. Я попытался упростить разговор:

– В последнее время вам случалось играть в шахматы? – И добавил громче, чтобы разбудить его: – Я про шахматы… ваше преподобие.

Он очнулся:

– Нет, мой молодой противник в последнее время не очень-то ими занимался. Кстати, Кэрролл, они не знают, что ты приехал, и я не просветил их. – Меня это вполне устраивало, и я собрался поблагодарить его, когда он добавил: – Не то чтобы я хотел сохранить для тебя их радостное удивление по поводу возвращения блудного сына. Понимаешь, я опасался, что в последнюю минуту ты передумаешь.

Пауза. Я не стал это комментировать. Вероятно, он был прав.

– Видимо, тебе потребовалось время, чтобы решиться. Конечно, как я понимаю, ты сам был болен. Легкая простуда?