Вивьен Огилви - Невидимки за работой

— Ну что, видали вы когда что-либо подобное? — сказал Чарлтон. — Все это барахло добыто из киностудий в Эндертоне. Гарстенг купил его задешево, когда студии ликвидировались. Ну-ка, ребята, подвиньтесь, дайте место гостю! Что пить будете, Халлес?

— А вы все пьете сидр? — довольно кисло спросил Молверн, вспомнив слова только что слышанной песни.

— Боже упаси! Да в здешнем кабаке и не держат сидра. Кто пьет пиво, а кто — напитки покрепче. Конечно, это идиотство — пить виски из таких кружек! Нальешь туда двойную порцию, разбавишь, а смотреть не на что — какая-то капля на дне!

— Ну хорошо, в таком случае я выпью пива.

Чарлтон скрылся в трактире.

— Скажите, как вам понравился мой акцент? — спросил у Молверна тот субъект, что первый приветствовал его с этакой простонародной грубоватой сердечностью. — Здорово, а?

— Можете не отвечать ему, — вмешался другой. — Он воображает себя великим знатоком диалектов. А я тебе говорю, Элистер, — ты утрируешь! Диалект твой просто курам на смех. Никто здесь так не говорит.

Вернулся Чарлтон с пивом.

— Вот что, Халлес, — сказал он, — если вы согласны немного подождать, вы пойдете в усадьбу вместе с нами. Мы должны сидеть тут до закрытия — на случай, если явится кто-нибудь из репортеров… Кстати, если они явятся, вы уж, пожалуйста, сразу смывайтесь в трактир, чтобы не портить ансамбля! Вы, так сказать, вносите диссонанс. Имейте в виду, в усадьбе нас ожидает завтрак, так что вы не прогадаете.

— Я охотно подожду. Для меня ведь здесь все ново… Признаться, я ничего не понимаю…

Чарлтон расхохотался. — Еще бы! Вам, верно, кажется, что вы попали в сумасшедший дом? Но для вашего успокоения могу сказать, что ломать эту дурацкую комедию — изображать деревенских олухов — вовсе не входит в наши повседневные обязанности. Гарстенг навязывает нам это только по временам, когда он выступает в роли защитника «патриархальной английской деревни» и тому подобной ерунды. Мы ему не раз намекали, что теперь этим не проведешь даже самого доверчивого туриста-американца. Но его разве убедишь? Нет, вы только полюбуйтесь на эти бороды! А хуже всего бакенбарды — они вечно отклеиваются!

— Да кто же вы такие? Актеры? — спросил сильно заинтересованный Халлес.

— Бог с вами! Нет! Мы просто бедные угнетенные писатели — как и вы, вероятно?

— Да, вы угадали. Мой комиссионер направил меня сюда. Он сказал, что придется делать какую-то литературную работу.

— А кстати, кто ваш комиссионер?

— Кларкснуэл.

— Вот как! Знаете, я тоже пользуюсь его услугами. Неплохой старикан, старается для нашего брата. Уж если он вас послал сюда — значит вы писатель хороший.

— Не знаю, хороший или нет. Раньше мне казалось, что у меня есть что сказать людям и что я умею писать. Но теперь я уже в этом не уверен.

— Понятно. Все мы это пережили. Пишешь, пишешь — а тебе почти все возвращают из редакций обратно, и не заработаешь даже на кусок хлеба. Чтобы иметь хоть какой-нибудь верный заработок, берешься за переводы, за любую литературную поденщину. Кому-кому, а мне это знакомо! Как-то я взялся написать историю одной торговой фирмы, которая изготовляет жестяные ковши и ведра для мусора. Сколько труда было положено! Ну и работа! Она отнимает уйму времени, высасывает из человека всю энергию, которая нужна для творчества. Да, да, дорогой мой, все мы прошли через это…

— Вот как!

— Наверно, и вам надоело голодать, и когда все, кроме пишущей машинки, было снесено в ломбард, а за квартиру нечем было заплатить, вы отправились к старику Кларкснуэлу и сказали ему, что положение у вас безвыходное.

— Да, приблизительно так оно и было. На всякую литературную мелочь — статьи, короткие рассказы — такой спрос, что Кларкснуэл, да и другие комиссионеры попросту не берутся их пристраивать. Проценты, которые они получают с напечатанного материала, не окупают даже расходов на упаковку и марки для рассылки по издателям рукописей, которые они тщетно пробуют им навязать.

— Знаю, знаю, можете не объяснять. И вы, конечно, пробовали сами обивать пороги редакций, а толку от этого было не больше. Так?

— Да, именно так. Тогда Кларкснуэл сказал, что он кое-что для меня придумал, и взял у меня пачку моих рассказов. А недавно он вызвал меня к себе и объявил, что, если я согласен ехать в деревню, он может устроить меня на работу, где у меня будет небольшой, но верный заработок, комната и сытая кормежка три раза в день. Я в то время уже готов был пойти на все. Впрочем, у меня еще хватило самоуважения спросить, что именно я должен буду делать. И мне было сказано: «Писать. Писать все, что вам поручат, и примириться с тем, что это будет печататься не под вашим именем». Я подумал, что речь идет о работе в какой-то газете, а Кларкснуэл говорит: «Нет, вы будете „невидимкой“, писать за других». В первую минуту я встал на дыбы, но пустой желудок быстро убедил меня согласиться. Правда, старик уверял, что у меня будет достаточно свободного времени, и я смогу писать и для себя. Он даже настойчиво советовал мне дописать здесь роман, с которым я вожусь вот уже второй год.