Ибрагим Аль-Куни - «Осень в горах» Восточный альманах. Выпуск седьмой.

Возле змеиной норы Ямуна была одна. Она сидела над норой в земле, засунув в нее руку. Мне показалось, что Ямуна мертва. Ну и хорошо, решил было я, теперь–то меня отправят домой. Но против воли я вдруг задрожал. Мама часто говорила, что кобра не забывает зала целых двенадцать лет. И вот, где–то здесь, свернувшись в темной глубине земли, она поджидает меня. Тем не менее я поднял камень и ткнул им Ямуну. Она поднялась и сказала:

— Уходи отсюда!

Я ответил:

— Не уйду.

И она пошла за нами. Катира, проводив нас домой, ушел, напевая все тот же мотив. Дома я продолжал тщетную борьбу с Ямуной. Она сердито настаивала, чтобы я отправился вместе с ней в деревню, где жили люди низшей варны. Иначе, говорила она, зачем я помешал ей умереть. Мы шли вдоль колеи, выдавленной в земле повозками, и всю дорогу я дулся и плакал. Наконец мы оказались перед грязной лачугой, и там, под фонарем, подвешенным к навесу, стоял школьный учитель. На этот раз он смотрел на Ямуну зло и сказал: сколько же можно ждать, разве он не просил ее поторопиться? Он крикнул:

— Эй, Парбу! — и увел Ямуну в лачугу.

Она попросила меня подождать на улице.

Дом принадлежал человеку низшего сословия. Я знал это по запаху рыбы и кур на дворе, невыносимому для меня. Я происходил из семьи ортодоксальных брахманов, поэтому никогда прежде ноги моей в таких местах не бывало. Прямо перед домом стоял огромный медный чан для мытья. Какая–то женщина подошла к ведру, на которое я уселся, и сплюнула. С пучком волос на макушке и в своей одежде — на мне было верхнее одеяние и дхоти — я в этом доме явно казался лишним и теперь проклинал Ямуну за то, что она привела меня сюда. Ладно, ладно, думал я, вот придет мой отец, он научит ее уму–разуму.

Появились какие–то люди, определенно из низшей варны, и потребовали Парбу. С фонарем в руке он вышел, смуглый мужчина с усищами, как у бандита, и я с ужасом подумал, что в грязных чашках, которые он протянул пришедшим, наверно, пальмовая водка. Так что этот дом скорей всего был питейным заведением, откуда люди низкого сословия выбирались вечерами, покачиваясь и что–то бормоча. Жена Парбу, та самая женщина, которая плюнула, появилась опять и подала гостям жареную рыбу на пальмовом листе. Рыба воняла так, что меня чуть не стошнило. Потом из темноты выплыл какой–то тип с поганой чашкой, которую он хотел снова наполнить; увидев меня, он начал громко смеяться и лопотать что–то невнятное. Пьяному было смешно застать в питейном заведении мальчика из варны брахманов. По уличным скандалам, случавшимся иногда в моем городе, я знал, как опасны могут быть такие люди, и потому проскользнул в дом.

Ямуна лежала на спине. На ней ничего не было, кроме полотенца, прикрывавшего самые стыдные части тела. На животе, покрытом толстым слоем коровьего навоза, стояла глиняная зажженная лампа. Я застыл пораженный. Парбу поместил на живот Ямуны горшок и сказал:

— А теперь пусть оттуда все высосет.

Страшно было видеть, как Ямуна лежит здесь, похожая на мертвую, протянув руки вдоль тела и закрыв глаза. Я подошел к ней и прикрыл ее грудь концом верхнего одеяния. Глотая слезы, причиной которых был страх перед этим смуглым человеком и школьным учителем, стоявшими над Ямуной, я прошептал:

— Ямуна, вставай. Я хочу домой, хочу спать.

Но тут учитель вдруг подхватил меня и вытащил на улицу. Я не посмел противиться. Вышел Парбу и сказал учителю:

— Все в порядке, вы можете идти.

Учитель что–то пробормотал, вытащил из кармана рубашки деньги и сунул их в руку Парбу. Мне послышалось, будто учитель объяснял, что сейчас он пойдет домой, где и собирается остаться. Когда он произнес название города, я крикнул, чтобы он взял меня с собой. Он ответил:

— Да заткнись ты, — и быстрым шагом ушел, держа факел, мерцавший во тьме.

Все было как дурной сон. Не помню, как я заснул. Проснувшись же, я увидел, что стоит ясное солнечное утро. Я не мог понять, где я и как сюда попал. Мне вспомнилось вдруг другое утро, когда мои родители отправляли меня к Удупе изучать веды, посадив в повозку, запряженную волами. Но почему я оказался в этом доме? Противная курица рылась на дворе в грязи, противным был кислый запах пальмового питья. А там, где копалась курица, виднелись следы рвоты, и я подумал, что это меня вырвало. Мальчик, мой ровесник, коротко остриженный, в грязной рубашке и коротких штанишках носился по двору. Потом он стянул штаны и выпустил тонкую струйку. Оправляясь, он насвистывал, а кончив свои дела, стал гоняться за цыпленком. Цыпленок бегал туда–сюда, но со двора не убегал Мальчик наконец поймал его и поспешил на зов матери, держа цыпленка вниз головой. Меня поразила сцена ловли и жалостные звуки, которые издавал цыпленок. Немного погодя из дома донесся протяжный крик, а потом пронзительный, короткий, отозвавшийся во мне дрожью.