Уильям Сароян - Что-то смешное. Серьёзная повесть

— Чтобы вспоминать о тебе, когда ты умрешь.

— А что ты дашь мне, чтобы и я вспоминал тебя, когда ты умрешь? — сказал Рэд.

— Я дам тебе что-нибудь, — сказала Ева. — Ты мой маленький брат.

— Я твой большой брат.

— Да, мой большой брат. Я дам тебе что-нибудь.

— Когда же?

— Когда достану, — сказала Ева.

Они побрели назад к дому, все еще беседуя о любви и смерти и надеясь, что их отец и мать проснутся к тому времени, когда они дойдут до дому, потому что и Рэд, и Ева уже тосковали по ним и хотели снова увидеть, услышать их и ощутить их запах и, может быть, даже помочь им немного относительно любви и смерти.

Он спал, так что она могла говорить с ним и в то же время с собой, говорить сквозь сон, потому что и сама она еще не совсем проснулась, и тело ее было охвачено дремой, оно было оцепенелое и бесчувственное, и голос ее был медленный, сонный шепот, и сон то отпускал ее, то снова сковывал.

— Ивен? — говорила она. — Я не знаю, что произошло, но и знаю тоже. Я знаю, что произошло. Я не хотела этого, но и хотела. Это произошло по моей вине. Это произошло по моему желанию, а не как-нибудь случайно. Я сделала это, потому что хотела, Ивен. И не раздумывала о том, с кем я, потому что мне было безразлично, потому что я не люблю раздумывать да и незачем мне это, потому что все раздумывают слишком много, я же не раздумываю вовсе.

Ивен все еще спал, лежа спиной к ней. Дети были во дворе или в винограднике: она слышала их шаги и голоса.

Она привстала, оперлась на локоть, придвинулась ближе к кровати рядом, к мужу.

— Ивен? — сказала она. Мужчина пошевелился.

— Ты не спишь, Ивен?

Он наконец повернул к ней лицо, непонимающее, сонное.

— Я одинока, Ивен, — сказала она. — Я очень одинока.

Она следила за его глазами, едва открывшимися и закрывшимися снова.

— Я умираю, Ивен.

Сначала мужчина чуть приоткрыл глаза, потом раскрыл их — во всю ширь. В одно мгновение он вспомнил все и вскочил, словно пораженный безумием.

— Я одинока, — сказала женщина. — Я больна и одинока, Ивен. Сжалься над больным животным. Я вся где-то вне. Вне жизни. Вне всего. Я не могу жить где-то вне. И не могу дышать. Сжалься над умирающим животным, Ивен.

Она бросилась к нему на постель, ее руки обхватили и сжали его. Она прильнула к Ивену всем телом в отчаянном порыве — вернуть его себе, вернуть ему себя. Ее отчаяние причинило ему боль. Ее животное великолепие в стремлении во что бы то ни стало добиться любви и продолжения жизни привело его в изумление, и ее тело, теплое от сна, белое и мягкое, даже и сейчас, после всего, заразило тело Ивена желанием, словно дух был не властен над ним.

— Мне жаль, — сказал он. — Мне жаль, что ты так испугана. Мне жаль, что ты одинока и больна. Я жалею тебя, да, я люблю тебя, да, но я не могу быть больше добрым. Тебе придется встать и уйти. Уйти к своей жизни.

— Нет, Ивен, нет. Как ты можешь просить меня об этом?

— Я не прошу.

— Нет. Я мать Рэда. Он любит меня. Я мать Евы. Она нуждается во мне.

— Я требую.

— Нет. Это убьет их. Ты же знаешь. Это не принесет добра никому из нас. Это убьет меня. Это может убить и тебя, Ивен.

— Ты должна уйти, — сказал он. — Мне безразлично, кого это убьет. Твое присутствие тоже убьет нас всех. А раз уж так, то лучше умереть благопристойно.

— Нет, — сказала она, силясь сдержать слезы. — Ты никогда не был недобрым. Не будь же недобрым сейчас, когда твоя доброта всего нужнее. Пойми, это не сулит нам ничего хорошего.

— Я не могу жить в одном доме с тобой, — сказал он, — Есть веши, на которые даже добрый человек не способен.

— Нет, — заплакала она. — Мы преодолеем это. Мы все начнем сначала. Я стану совсем другой. Я стану жить для тебя. Я стану женщиной, которую ты никогда не знал. Я и есть эта женщина. Я всегда была этой женщиной. Но только теперь поняла. И никогда больше у нас не будет так, как сейчас, или так, как раньше, не будет всех тех неприятностей, которые я доставляла тебе каждый день. Я буду жить не для себя. Мне опротивело это. Я для тебя буду жить.

— Я не могу оставаться в одном доме с тобой, — сказал он. — Твоя близость внушает мне отвращение.

— Нет, — сказала она. — Мы сумеем помочь друг другу хоть немного. Разве нет? В нас есть доброта друг к другу. Мы бы не смогли, быть родителями Рэда и Евы, не имея в себе этой доброты.

— Будь доброй сама, — сказал он.

— Буду, — сказала она. — Буду, Ивен. — Будь доброй и уходи.

Он оттолкнул ее от себя. Она упала на спину, перевернулась, зарылась лицом в подушку, снова и снова повторяя свое «нет».