Джеймс Болдуин - Комната Джованни. Если Бийл-стрит могла бы заговорить

Пройти весь коридор, потом вниз по железной лестнице – в самый центр тюрьмы, и оттуда к священнику. Джованни преклоняет колени. Горит свеча, на него смотрит сама Богородица.

О, Дева Мария, Матерь Божия…

У меня липкие руки, а тело безвольное, белое, сухое. Краешком глаза я вижу его в зеркале.

О, Дева Мария, Матерь Божия…

Джованни целует распятие и крепко держится за него. Священник мягким движением отбирает распятие. Джованни поднимают на ноги. Путь продолжается. Его ведут к другой двери. Он стонет. Ему хочется сплюнуть, но во рту все пересохло. Он даже не просит разрешения помочиться – скоро все разрешится само собой. За этой дверью, которая все ближе и ближе, его ждет, он знает, острый нож. Эта дверь – ворота, ведущие из этого грязного мира, из этого грязного тела. Как долго он их искал!

Да, поздно…

Отражение в зеркале притягивает меня. Я смотрю на свое тело, обреченное на смерть. Худое, жилистое, холодное – воплощение тайны. Я понятия не имею, что им движет, к чему оно стремится. Это тело заключено во времени, как в зеркале, но оно рвется к истине.

Когда я был младенцем, то по-младенчески мыслил, по-младенчески рассуждал, а как стал мужем, то оставил младенческое [141] Из Первого послания к коринфянам святого апостола Павла; гл. 13. .

Я хочу, чтобы это пророчество сбылось. Хочу разбить это зеркало и стать свободным. Смотрю на мой член, навлекший на меня много несчастий, и думаю, как его очистить, как уберечь от гибели. Путь к могиле уже начат, путь к разложению уже наполовину пройден. И все же ключ к моему спасению кроется в плоти, хотя не может спасти ее самое.

Но вот перед ним дверь. Его окружает мрак, а душа безмолвствует. Дверь открывается, и он остается один, мир отшатывается от него. Крошечный клочок неба что-то кричит ему, но он уже ничего не слышит. Земля уходит у него из-под ног, его бросают лицом вниз в темноту, и тут начинается его новый путь.

Наконец я отхожу от зеркала, чтобы прикрыть свою наготу, которую должен свято чтить, хотя никогда она не была более порочной. Мне нужно всю жизнь отчищать ее солью земли [142] Евангельское выражение, употребленное Иисусом в Нагорной проповеди. , солью своей жизни. Я должен, я должен верить, что только один Господь милосердный, приведший меня в этот мир, может привести к свету.

И вот наконец утром я выхожу из дома и запираю дверь. Перехожу дорогу и кладу ключи в почтовый ящик хозяйки. На дороге уже стоят люди, мужчины и женщины в ожидании первого автобуса. Горизонт за ними начинает пламенеть, и люди выглядят яркими и живыми на фоне пробуждающегося неба. Утро вдруг вселяет в меня почти невероятную надежду. Я беру голубой конверт, присланный Жаком, и, медленно разорвав его на мелкие клочки, смотрю, как они пляшут на ветру, пока тот не уносит их прочь. Однако, когда я поворачиваюсь и иду к людям, ветер возвращает несколько клочков обратно.

Я смотрю на себя в зеркало. Я знаю, что при крещении мне дали имя Клементина и прямой смысл называть меня Клем или, если уж на то пошло, Клементина, ведь дали же мне такое имя. Так нет же! Я для всех Тиш! И в этом, наверно, тоже есть какой-то смысл. Я устала и начинаю думать, что какой-то смысл есть и во всем, что с нами случается. Потому что если бы не было в этом смысла, то как такое могло случиться? Но эта мысль страшная. Ее рождает только беда, – беда, в которой смысла нет.

Сегодня я пошла на свидание с Фонни. Его тоже переиначили: при крещении ему дали имя Алонсо. А уж от Алонсо прямой смысл называть человека Лонни. Так вот нет, он у нас с детства Фонни. А по-настоящему он Алонсо Хант. Я знаю его всю свою жизнь и, надеюсь, всегда буду знать. А зову его Алонсо, только когда надо сказать ему про что-нибудь очень уж паскудное.

Сегодня я говорю:

– Алонсо!..

И он взглянул на меня – быстро, как всегда глядит, когда я называю его полным именем.

Он сейчас в тюрьме. Потому-то все так и было: я сидела на скамейке по одну сторону деревянного стола, а он сидел на скамейке по другую. И мы смотрели друг на друга сквозь разделявшую нас стеклянную перегородку. Сквозь это стекло ничего не слышно, и у нас обоих по маленькому телефону. По нему и надо говорить. Не знаю, почему так, но, когда люди говорят по телефону, они смотрят вниз, почему-то всегда вниз. И приходится напоминать себе: смотри на человека, с которым ты разговариваешь.