Джеймс Болдуин - Комната Джованни. Если Бийл-стрит могла бы заговорить

Сью долго лежала неподвижно. Я знал, что на дворе уже вечер, и он властно звал меня. Наконец я приподнялся и взял сигарету.

– Может, допьем коньяк? – предложила Сью.

Она села и включила лампу, стоящую у дивана. Я боялся этого момента. Но Сью не заметила ужаса в моих глазах – похоже, сейчас она видела во мне рыцаря в блестящих доспехах на белом коне, совершившего долгий путь, чтобы вызволить ее из темницы. Сью подняла бокал.

– À la votre [85] Ваше здоровье ( фр .). , – сказал я.

– À la votre? – она захихикала. – À la tienne, chéri! [86] Ваше?.. Твое, дорогой! ( фр .) – Потянувшись, она поцеловала меня в губы, но тут, что-то почувствовав, откинулась назад и внимательно посмотрела мне в глаза. Однако напряжения в ней еще не было, и она непринужденно спросила:

– Как думаешь, мы можем это как-нибудь повторить?

– А почему бы нет? – ответил я, пытаясь выдавить из себя смех. – То, что для этого требуется, всегда при нас.

Она помолчала, потом снова спросила:

– А поужинать вместе сможем – сегодня?

– Прости, – сказал я. – Мне правда очень жаль, Сью, но у меня сегодня встреча.

– А-а… Тогда, может, завтра?

– Послушай, Сью… Я терпеть не могу заранее договариваться. Лучше устрою тебе сюрприз.

Сью допила свой коньяк.

– Сомневаюсь в этом, – сказала она, поднялась и отошла от меня. – Пойду что-нибудь надену и провожу тебя.

Сью вышла из комнаты, и я услышал, как льется вода. Я все еще сидел голый, в одних носках, на диване и пил коньяк. Мне вдруг стало страшно выходить на улицу – в темноту, которая так манила меня всего несколько минут назад.

Сью вернулась в платье и туфлях на каблуках. Волосы она взбила и, надо признать, выглядела гораздо лучше – теперь она стала похожа на юную девушку. Я поднялся с дивана и стал натягивать одежду.

– Хорошо выглядишь, – заметил я.

Ей явно хотелось много чего сказать, но она сдержалась. Следы внутренней борьбы отражались на ее лице, и мне стало стыдно.

– Заскучаешь – заскакивай, – только выговорила Сью. – Буду рада. – Такой странной улыбки, с какой она это сказала, я никогда раньше не видел. В ней были боль, ярость и униженность, а поверх этой гремучей смеси – неумелая маска, изображающая беспечную веселость. Если судьба распорядится так, что я окажусь в руках Сью, она убьет меня с такой же улыбкой.

– Держи в окне свечу [87] Из песни ирландского композитора и певца Фила Коултера. , – сказал я. Сью открыла дверь, и мы вышли на улицу.

Я распрощался с ней на ближайшем углу, пролепетав, как школьник, извинения, и проводил взглядом ее плотную фигуру. Сью пошла по бульвару в сторону кафе.

Я не знал, что делать и куда идти. Ноги сами понесли меня к Сене, откуда я медленно побрел домой.

Тогда впервые в жизни смерть предстала предо мной как реальный факт. Я подумал о тех людях, которые так же, как я, смотрели на реку, а потом нашли утешение на ее дне. Я думал об их судьбах, о том, как они совершили непосредственный акт самоубийства. В юности меня, как и многих других, посещала мысль о том, чтобы покончить с собой, но тогда она была замешана на мести, на желании показать миру, как жестоко он обошелся со мной и заставил страдать. А в этот тихий вечер по дороге домой ничего не напоминало душевную бурю того уже не существующего мальчика. Мысль об умерших пришла мне на ум, потому что их жизнь уже закончилась, а как прожить свою, я не знал.

Париж – город, который я очень люблю, затих. На улицах было пустынно, хотя вечер был далеко не поздний. Но откуда-то снизу, с набережной, из-под мостов, из полумрака каменных стен до меня доносился единый судорожный вздох – любящих и отверженных, они спали, обнимались, занимались любовью, выпивали или просто смотрели в надвигающуюся темноту. А в домах, мимо которых я проходил, обычные французы убирали со стола после ужина, укладывали спать маленьких Жан-Пьера и Мари и, нахмурив брови, решали вечные проблемы – где достать денег, в каком магазине дешевле товар, что происходит с церковью и ненадежным государством. Толстые стены и зашторенные окна обеспечивали им безопасность, защищая от темноты и протяжного стона долгой ночи. А через десять лет их дети Жан-Пьер и Мари могут оказаться здесь у реки, задумавшись, подобно мне, как случилось, что они оказались за чертой безопасности. Какой же долгий путь, думал я, пришлось мне проделать, чтобы оказаться на краю пропасти!

А ведь было время, вспоминал я, направляясь по длинной улице от реки к дому, когда мне хотелось иметь детей. Я и сейчас хотел быть, как все, – в безопасности, ощущая себя полноценным мужчиной, смотреть, как жена укладывает в постель наших детей. Хотел каждый вечер ложиться на одну и ту же кровать рядом с одним и тем же человеком и просыпаться утром, зная, где нахожусь. Хотел, чтобы женщина была мне надежной опорой, как сама земля, постоянно вливающая новые силы. Однажды это уже было. Почти было. Это может повториться. Может стать реальностью. Нужно только постараться, сделать усилие, и тогда я опять стану самим собой.