Джеймс Болдуин - Комната Джованни. Если Бийл-стрит могла бы заговорить

Ребята запевают во весь голос: «Нет с тобой мне наслажденья».

– Вы миссис Риверс? Вы ждете меня?

– Да… вероятно. Присядьте, пожалуйста.

Он садится напротив нее. Теперь она видит, какой он.

И снова – думая обо мне, о Фонни, о ребенке, проклиная себя за беспомощность, зная, что ее окружили, загнали в ловушку, спиной к стене, а он сидит спиной к дверям – она все-таки должна идти ва-банк.

– Мне сказали, что мистер Пьетро Альварес работает здесь. Вы и есть Пьетро Альварес?

Она видит, какой он. И в то же время ей не удается разглядеть его.

– Ну, допустим. А зачем он вам понадобился?

Шерон хочет закурить, но она боится, что у нее будет дрожать рука. Обеими руками она берет бокал со «Штопором» и медленно отпивает из него, благодаря Бога, что на ней шаль, которую можно поправить и так и сяк, чтобы закрыть лицо. Если он ей виден, значит, и она ему видна. Минуту она молчит. Потом опускает бокал и берет сигарету.

– Можно мне закурить?

Он подносит ей зажигалку. Она снимает шаль с головы.

– Мне, собственно, надо повидать не мистера Альвареса, а миссис Викторию Роджерс. Я будущая теща человека, которого она обвинила в изнасиловании. Он сидит теперь в тюрьме в Нью-Йорке.

Она пристально смотрит на него. Он пристально смотрит на нее. Теперь ей видно, какой он.

– Разрешите мне сказать вам, сударыня: хорош у вас зятек!

– Разрешите и мне сказать вам: у меня дочка хороша!

Усики, которые он отрастил, чтобы выглядеть старше, чуть дергаются. Он проводит обеими руками по своим густым черным волосам.

– Слушайте! Девочка хватила горя. Полной мерой хватила. Оставьте ее в покое.

– Человек может погибнуть за то, в чем он не виновен. Что ж, и его так оставить?

– Откуда у вас такая уверенность, что это был не он?

– Посмотрите на меня.

Ребята на эстраде закончили свою программу и уходят, и сейчас же начинает играть радиола – Рэй Чарльз «Тебя любить не перестану».

– Зачем это мне смотреть на вас?

К ним подходит официант.

– Что прикажете подать, сеньор? – Шерон гасит сигарету и тут же закуривает другую.

– Запишите на меня. Мне – обычное. А даме повторите.

Официант уходит.

– Посмотрите на меня.

– Ну, смотрю.

– Как, по-вашему, люблю я свою дочь?

– Откровенно говоря, трудно поверить, что у вас взрослая дочь.

– Я скоро стану бабушкой.

– Его ребенок?..

– Да.

Он молод, очень молод и в то же время очень стар. Но не так, как она ожидала. Она думала, что его состарила развращенность. А он постарел от горя. Она смотрит в лицо страданию.

– Неужели вы думаете, что я отдала бы дочь за насильника?

– Вы могли не знать этого.

И он смотрит. Но толку от этого мало.

– Слушайте! Меня там не было. Но Виктория клянется, что это он. И прошла она через такое, дорогая моя, через такую грязь, что хватит с нее, довольно! Извините меня, сударыня, но мне совершенно безразлично, что станет с вашей дочерью. – Пауза. – Она ждет ребенка?

– Да.

– Чего же вы от меня хотите? Оставьте нас в покое. Нам больше ничего не нужно – только чтобы нас оставили в покое.

Шерон молчит.

– Слушайте! Я не американец. У вас там полно всяких адвокатов и прочих, почему же вы меня донимаете? Зачем мне все это дерьмо?.. Простите… Да что я такое? Я индеец, итальяшка, испанчик, ниггер – любая кличка подойдет. У меня здесь небольшое дело, и у меня Виктория. Я, сударыня, не хочу, чтобы она еще раз прошла через все это дерьмо… простите, сударыня… Нет, я ничем не могу вам помочь.

Он порывается встать: ему не хочется плакать при ней. Шерон удерживает его за руку. Он садится, прикрыв лицо ладонью.

Шерон вынимает свой бумажник.

– Пьетро, можно мне вас так называть, ведь я гожусь вам в матери. Мой зять ваш ровесник.

Он подпирает голову и смотрит на Шерон.

Она протягивает ему фотографию – ту, где я и Фонни.

– Вот, посмотрите.

Он не хочет смотреть, но все-таки смотрит.

– Вы могли бы изнасиловать женщину?

Он переводит на нее взгляд.

– Отвечайте мне. Могли бы?

Темные глаза на застывшем лице смотрят в глаза моей матери и словно дают электрическую вспышку, словно зажигается огонь во тьме далеких гор. Он слышал ее вопрос.

– Могли бы? Тогда возьмите эту фотографию домой, покажите ее Виктории и попросите, пусть она подумает обо всем этом, пусть разглядит ее как следует. Обнимите свою Викторию, и покрепче. Я сама женщина. Я знаю, что ее изнасиловали, я знаю… знаю, что знают женщины. Но я знаю, что Алонсо не насиловал ее. Я говорю это вам, потому что вы знаете то, что знает каждый мужчина. Обнимите ее покрепче. – С минуту она пристально смотрит на него; он смотрит на нее. – И, пожалуйста, позвоните мне завтра. – Она говорит ему название гостиницы и дает номер телефона. Он все записывает. – Так вы позвоните?