Генри Миллер - Мудрость сердца [сборник]

Действие происходит в Норвегии, в деревне под названием Жарвис. Сюжет начинается с того, что Минна и Серафитус поднимаются на неприступную вершину горы Фалберг. Атмосфера волшебная: «звезды были видны даже днем». Минна, зная о том, что их приключение сверхъестественно, восклицает: «Лишь нечеловеческая сила могла привести нас сюда!» На вершине, где путешественникам открывается потрясающий вид двух миров, Серафитус срывает камнеломку (этимологическое значение слова – «цветок, пробивающий камень»), на которой еще не останавливался взгляд человека. Он преподносит это необыкновенное растение своей спутнице на память о неповторимом дне ее жизни со словами: «У тебя больше не будет проводника, способного привести тебя сюда». Серафитус говорит так, как может говорить «лишь тот, кто побывал на высочайших вершинах мира». Серафитус рассказывает Минне о том, что наше знание законов видимого мира – это просто способ, позволяющий постичь безграничность высших сфер, показать, что человек – не конечное создание… «Там, внизу, – говорит он, – у вас есть только надежда – прекрасный зачаток веры; здесь же царит вера – осуществленная надежда!» Дальше, практически устами самого Бальзака, он продолжает: «Меня не привлекают плоды земли… Я проникся отвращением ко всему, ведь мне дан дар провидца». Отвечая Минне на ее признание в любви, Серафитус вскрикивает с ноткой отчаяния в голосе: «Мне нужен был спутник, чтобы отправиться в царство света… Я подобен изгнаннику вдали от небес и чудовищу – вдали от земли… Я – одинок. Я смиряюсь и жду».

Затем Серафита рассказывает Вильфриду, который видит ее в образе женщины, о подлинной природе любви. «Вы не любите, вы желаете меня», – объясняет она. И подчеркивает, что ее собственная любовь бескорыстна. «Вознесись, – умоляет она, – вознесись туда, откуда все люди отчетливо видны, хотя они сжаты и малы, как песчинки на берегу морей». Вильфрид озадачен. Он чувствует, что любого, кто приближается к Серафите, затягивает в вихрь света. Вильфрид покидает Серафиту, чтобы обратиться за советом к отцу Минны. Он обнаруживает пастора Беккера за книгой Жана Виера под названием «Заклинания». На протяжении всего повествования пастор Беккер постоянно к ней возвращается, словно надеясь найти там объяснения тайн, которые его окружают. Бальзак описывает его как человека «с невероятной силой счастливого неведения». Он всегда окружен облаками табачного дыма – парами учености, не иначе. Пытаясь разгадать мистическую природу Серафиты, Вильфрид говорит пастору: «Существо, именуемое Серафитой, представляется мне одним из таких редких и ужасных демонов, которым дано воздействовать на людей, на природу и делить оккультную власть с Богом… Она приносит мне то жизнь, то смерть!» – восклицает он. «Все трое не могли оторвать глаз от совсем не увядшей прелестной камнеломки; под ярким светом ламп она сияла в табачном дыму, как новый луч света».

В ответ на настойчивую просьбу Вильфрида узнать больше о рождении и обстоятельствах жизни Серафиты, пастор Беккер заявляет, что сначала необходимо «посвятить вас в таинство одного из самых загадочных христианских учений», после чего долго и красноречиво рассказывает об учении Сведенборга. По-видимому, пастор от начала до конца прочитал семнадцать томов Сведенборга, которые завещал ему барон Серафитус, покойный отец Серафиты. Тема ангелов, навязчивая идея философа, представляет Бальзаку возможность раскрыть свою собственную истинную религию. Он отмечает три стадии любви: любовь к себе, на примере гениев, любовь к миру в целом, на примере пророков и великих людей, «коих Земля принимает за вождей и славит как богов», и любовь к небесам, создающую ангельские души – такие, как Серафита. Их Бальзак нарек «цветами человечества». Они должны обладать либо небесной любовью, либо небесной мудростью. Но автор подчеркивает, что «прежде чем обрести Мудрость, они всегда пребывают в Любви». Таким образом, завершает он, «начальное преображение человека – Любовь» (курсив мой. – Г. М. ). Затем он сравнивает поверхностное знание ученого с той мудростью, которая исходит от сведенборговских «корреспонденций», добавляя, что «Наука огорчает человека, Любовь воодушевляет Ангела. Наука продолжает поиск, Любовь уже нашла». Словно давая ключ к разгадке своего тайного опыта, Бальзак вкладывает в уста пастора Беккера такие слова: «Достаточно, наверное, хотя бы в малейшей степени испытать любовь, чтобы навсегда измениться». В этом, мне кажется, кроется истинный секрет бальзаковского величия, поскольку не понять смысла этой фразы по отношению к его творчеству – значит неправильно истолковать всю жизнь этого человека. Далее, как будто в подтверждение, он добавляет, опять же словами пастора Беккера: «Данное Богом состояние вечной восторженности Ангелов позволяет им поделиться своей радостью по этому поводу с самим Всевышним». Не объясняет ли это, в самом глубоком смысле, опыт его почти сверхчеловеческих усилий? Разве его титанический труд по созданию еще одной вселенной не являлся счастливым возвращением прекрасных моментов озарения, которого он удостоился, будучи еще мальчиком? В «Луи Ламбере», опередившем «Серафиту» на два года, запечатлено прощание Бальзака с самим собой, с двойником, которого он называет Луи Ламбер. Разве описание его жизни после ухода из коллежа, жизни с ангелами, не выдает несбывшихся желаний самого Бальзака? И разве наказание, которое он назначил своему двойнику, не отражает его собственные тайные страхи – страх идти по прямой и узкой дороге? Возможно, отказываясь следовать за своим внутренним ангелом, он проявлял благоразумие, что тоже признак мудрости. Но известно, что в результате такого выбора его мучило чувство вины, принявшее жуткую форму одержимости творчеством, которая довела писателя до преждевременной смерти. Часто говорится, что Бальзак обладал невероятной способностью порождать иллюзии – способностью настолько сильной, что он мог не только создавать свой мир, но и жить в нем. Но должны ли мы считать эту способность просто еще одним доказательством желания творческой личности бежать от реальности? Если под реальностью мы понимаем каждодневный мир, то да, должны, но если иметь в виду другую, более всеобъемлющую реальность, тогда, конечно, это не «побег», а желание соединиться в союзе. Посвятив себя искусству, Бальзак, имевший возможность и умственный багаж для того, чтобы проживать сотню различных судеб, выразил готовность принять крест мученичества, осознать свою судьбу и героически ее выстоять, будучи уверенным, что тем самым он своим уникальным образом вносит вклад в благополучие человечества. И он также мог быть уверен в том, что если не в этой жизни, то в следующей или следующей после следующей он освободится наконец от своих оков. В «Серафите» чувствуется его возвышенное желание жить в Сиянии света и этим Сиянием. Однако это сияние, как замечает Бальзак, «убивает любого, кто не готов встретиться с ним».