Генри Миллер - Мудрость сердца [сборник]

Я принимаю «Серафиту» безоговорочно как мистическое произведение высшего класса. Хоть и кажется очевидным, что оно вдохновлено творчеством Сведенборга, я знаю, что книга обогащена также другими учениями, принадлежащими Якобу Бёме, Парацельсу, святой Терезе, Клоду де Сен-Мартену и другим. Как писатель, я также знаю, что книгу, подобную этой, невозможно написать без помощи свыше. Ее охват, ослепительная ясность, мудрость, конечно, божественны, а ее сила и красноречие выдают в ней все качества произведения, продиктованного если не Богом, то ангелами. Книга, собственно, и написана об ангеле в человеческом обличье, который не мужчина и не женщина, а, скорее, то она, то он, и всегда что-то большее, не «некое существо, – как замечает один из героев, – а все творение». В любом случае, будь оно Серафитой или Серафитусом, и, как заявляет автор, пусть «даже ученые люди затруднились бы в этом случае обозначить пол», предмет изображения книги – некое существо, исполненное такого сияния, что поведение его, приводящее в замешательство тупоумных критиков, никогда не смутит серьезного читателя. Те, кто знает, о чем написана книга, разделят чувства молодого венского студента, который, отважившись заговорить с Бальзаком на улице, попросил у него разрешения поцеловать его руку, написавшую «Серафиту».

Изложенные в книге события почти так же просты и сжаты, как эпизоды жизни Иисуса Христа. Как и в драме последнего, иерархический порядок событий «Серафиты» прямо противоположен исторической, временной перипетии. Общее представление потрясает: время останавливается, и в страшной, всеобъемлющей тишине, окутывающей таинственное существо по имени Серафита, можно на самом деле услышать, как растут крылья, которые унесут ее вверх, в тот мир, о котором Бальзак знал с тех самых пор, как его, мальчика в Вандомском коллеже, навестил ангел. Роман символичен и преисполнен откровений от начала и до конца. Он не ограничен, как «Луи Ламбер», тем, что я мог бы назвать интеллектуальной составляющей оккультизма. Он идет прямо от сердца, которое Бальзак считал истинным, живым центром человеческого существа. Это чистой воды розенкрейцеровская драма, роман о любви, о победе Любви над Страстью. А кто лучше Бальзака способен передать нам драматизм этого конфликта? Разве не он где-то признавался, что, если бы ему удалось победить страсть, он бы от тоски умер? На самом высшем уровне творческого воображения, духовно в страшной дали от «Фауста», «Серафита» выстраивает мост между творческим инстинктом, выражающимся через искусство, и творческой интуицией, что в конечном счете освободит человека от мук искусства и позволит ему сотворить нечто из своей жизни. Будучи лицом воплощенной Страсти, Бальзак, по-видимому, интуитивно понимал, что даже страсть к творчеству нуждается в преображении. Он безошибочно распознал, что быть гением – это только первый этап на пути к великой троице Любви, что страстное желание гения обрести бессмертие самосожжением на алтаре искусства – это выражение себялюбия, или любви к своей самости. Именно в мире страсти, однако, Бальзаку, прекрасно сознававшему свои изъяны как человека и примирившегося с ролью художника, удалось показать нам движитель, который приведет нас к таинствам. Другие, куда совершеннее развитые существа говорят на языке, требующем инициации, которую великий мир мужчин и женщин никогда еще не испытывал. Будучи многогранной творческой личностью, Бальзак разъясняет даже самым убогим умам неограниченные возможности, открытые каждому. «Ааронов жезл принадлежит всем, – говорит Серафита. – Ни самые таинственные Вестники, ни самые блестящие Божьи Пророки не превзошли тот уровень, который и вам по силам». Сам Бальзак не преследовал высшую цель, которую, по его мнению, мы все должны рано или поздно достичь, но это не умаляет его мудрости или искренности. Ведь тайна, окутывающая поведение человека, скрыта в законах кармы и дхармы. «Высшая добродетель, – говорит Бальзак в конце книги, – это смирение».

Кроме Серафиты, в романе описаны еще четыре персонажа. Это Давид, ее престарелый слуга, своего рода библейский образ; он воплощает собой оплот веры и, кажется, живет согласно закону инерции. Пастор Беккер, пожилой мужчина, олицетворяющий поверхностное знание; в его адрес направлены самые язвительные авторские шпильки. Минна, его дочь, молодая девушка, ее любовь к Серафите на самом деле обожествление. И Вильфрид, мужчина в расцвете лет, суженый Минны, но также безоглядно влюбленный в Серафиту. Семь частей книги можно характеризовать следующей драматической последовательностью: «Высший Свет, или Благовещение», «Таинственное Соединение Двух в Одного, выраженное Любовью», «Искушение и Победа над Желанием», «Испытание Сомнением», «Отречение», «Тропа Света» и «Вознесение».