Джон Стейнбек - Зима тревоги нашей. Путешествие с Чарли в поисках Америки

— Если ее вынудят — да! Так она и сказала. Допустим, под угрозой окажется ее доброе имя… Как думаешь, кто это?

— Кажется, я знаю.

— Знаешь? И кто же?

— Я.

Мэри изумленно ахнула.

— Итан! Опять ты дурачишься! — воскликнула она. — За тобой глаз да глаз, вечно ты меня разыгрываешь! Впрочем, это лучше, чем грустить.

— Вот так история с географией! Мужчина признается в грехах плоти, да еще с лучшей подругой жены, и над ним же насмехаются.

— Таким не шутят!

— Возможно, мужчине следует все отрицать. Тогда уж жена почтит его подозрением. Дорогая моя, клянусь тебе всем, что есть святого, что я никогда ни словом, ни делом не приставал к Марджи Янг-Хант! Теперь ты веришь, что я виновен?

— Ты?!

— Думаешь, я недостаточно хорош и не пользуюсь спросом — другими словами, на меня никто не позарится?

— Пошутить я люблю, ты знаешь. Но с таким не шутят, Итан! Надеюсь, дети не добрались до сундуков. Вечно они все разбросают и не уберут за собой.

— Попробую еще разок, моя возлюбленная супруга. Некая женщина с инициалами М. Я.-Х. по известной лишь ей причине обложила меня ловушками. Мне угрожает смертельная опасность угодить не в одну, так в другую западню.

— Почему бы тебе не поразмыслить над предсказанием? Карты говорили про июль, причем трижды — сама видела! Ты получишь кучу денег. Подумай-ка об этом.

— Ты так сильно любишь деньги, мой крольчонок?

— Что значит — люблю деньги?

— Ты любишь их настолько, что готова прибегнуть к черной магии, запретным чарам и заклинаниям или иным подобным средствам?

— Вот ты и сказал! Ты начал первый. Я не позволю тебе прятаться за словами! Люблю ли я деньги? Нет. Но и волноваться по пустякам я тоже не люблю. Мне хочется ходить по городу с высоко поднятой головой. Мне не хочется, чтобы мои дети чувствовали себя ущемленными по сравнению с другими детьми, потому что они вечно в чужих обносках. Я хочу высоко держать голову!

— Думаешь, деньги ее поднимут?

— Деньги сотрут насмешки с лиц твоих чертовых дружков-снобов!

— Над Хоули никто не насмехается.

— Это ты так думаешь! Ты просто не замечаешь.

— Потому что я себя не накручиваю.

— Ах так, попрекаешь меня своими чертовыми Хоули?

— Что ты, дорогая. Мое происхождение больше не аргумент в споре.

— Рада, что до тебя наконец дошло. В любом городе продавец есть продавец, будь он хоть трижды Хоули!

— Все еще винишь меня за банкротство?

— Нет. Конечно, нет. А вот за то, что ты сидишь в яме и не желаешь из нее вылезать, — да! Не будь у тебя голова забита морально устаревшими высоконравственными идейками, давно бы вылез. Над тобой все смеются! Благородный джентльмен без денег — хуже любого босяка! — Мэри сама испугалась своих слов, смутилась и замолчала.

— Прости, — сказал Итан. — Кое-чему ты меня научила — трем вещам, если быть точным, моя кроличья лапка. Люди не верят правде, не верят тому, что вполне возможно, и тому, что вполне логично. Теперь я знаю, где взять деньги, что помогут предсказанию сбыться.

— Где?

— Я ограблю банк.

Таймер на духовке запиликал.

— Сходи за детьми, — велела Мэри. — Запеканка готова. И свет пусть не забудут погасить.

Она прислушалась к его удаляющимся шагам.

Для моей жены, моей Мэри, заснуть не сложнее, чем закрыть дверцу шкафа. Сколько раз я с завистью наблюдал, как это происходит. Ее прелестное тело чуть вздрагивает, она будто укутывается в кокон. Легкий вздох, глаза закрываются, губы безмятежно складываются в мудрую и отстраненную улыбку греческой богини. Она улыбается всю ночь, дыхание вибрирует в горле — на храп совсем не похоже, звук такой, будто котенок мурлыкает. На миг температура у Мэри резко подскакивает, и от тела рядом со мной исходит свечение, потом температура падает, и Мэри уже далеко. Не знаю, куда она уходит во снах. Она утверждает, что ей ничего не снится. Конечно, снится. Просто сны ее не тревожат либо тревожат так сильно, что к моменту пробуждения она их уже не помнит. Она любит сон, и сон отвечает ей взаимностью. У меня, увы, все иначе. Я сражаюсь со сном и в то же время жажду в него погрузиться.

Думаю, разница между нами в том, что Мэри знает — она будет жить вечно, из одной жизни она шагнет в другую с той же легкостью, с которой переходит от сна к пробуждению. Она знает это всем телом, всем своим существом и думает об этом не больше, чем о том, как дышать. И поэтому у нее есть время на сон и отдых, время на то, чтобы ненадолго прервать свое существование.