Журнал «Дарьял» - Зеленый лист чинары

И вот наступил час испытания человеческой воли и человеческого достоинства перед стихией. Это было испытание на достоинство и мужество, которым каждого из живущих проверяет Господь.

Если здесь, на белом свете, не удостоишься такого испытания, то все равно не миновать его в загробном мире.

Старик распорядился привязать прочной веревкой верблюдов друг к другу, а людей к верблюдам. И вот легли верблюды с привязанными к ним погонщиками и купцами, легли в круг, и каждый накрылся, кто чем мог.

А ураган надвигался, ревя как тысячное стадо верблюдов. Голубое небо стало свинцовым. Ураган был таким буйным, что даже всю жизнь странствовавший Аксакал растерялся.

Буйный ураган обрушился на караван всей своей бешеной мощью и вмиг сравнял большие песочные холмы. Из выброшенного в небо песка образовались огромные конусообразные смерчи, похожие на гибкие трубы между небом и землей.

Чудовищный рев урагана напоминал трубу архангела Исрафила.

… Иногда в грохоте урагана слышался волчий вой, топот стада диких верблюдов, рев онагров, визг привязанного иблиса. Или такие звуки, будто по клавишам органа скачут неукротимые тигры и пантеры…

Это что за наказание, за какие грехи такое наказание? Разве справедливо, Аллах милостивый, наказывать столь строго простых смертных за их слабости, разве человек до того провинился, что должен нести кару от Хаоса?!

Но вот, наконец, утихла буря, утих ураган, успокоилась степь, вылез, встал засыпанный звенящим песком караван.

Он, минуту назад стоявший на краю смерти, теперь впитывает красоту, как воду. И не может насытиться видом города с высокими зеркальными домами, с мечетями под золотыми куполами, видом города добрых людей, города влюбленных, красотой и чистотой, города без болезней.

Караван с грузом добрых намерений и теплых надежд прибыл к светлой цели, точно по адресу прибыл…

Вот мы и встретились, Ханем-Эфенди.

На середине поля, у большого тутовника. Постой со мной еще миг, посмотри на это зерно, оно повернулось лицом к бездонному голубому небу. А ты стоишь неподвижно, как статуэтка восточной газели. А я?! А я влажными глазами смотрю на зернышко и на голубые небеса, на тебя смотрю, на твои агатовые глаза, вьющиеся волосы, ласкаемые сладострастным дыханием азербайджанской весны. Ревную тебя к ветру, он ласкает тебя. Как жаль, что не моими руками он гладит твои персиковые щеки, грудь твою, похожую на спелые гранаты. Ветер стремится к тебе, как пчела к горным цветам. Он так развязно трогает твои щеки, шею, грудь, руки. Ах, эти ноги!..

Я опять скоро уйду странствовать. Так дай на прощанье ручку твою с тонкими пальчиками, и я поцелую ее как фрагмент неба лазурного, как осколок льдины полярной, как кусок святой земли.

Девственна ты, Ханем-Эфенди, и безгреховна. Но не бойся грехов, я заберу их себе. Я не первый раз беру на себя грехи друзей. Такова моя доля. У меня нет страха перед тяжестью грехов. Я не боялся жить в темноте, вдали от людей, в чаще лесной. И грешить не боялся. И, может быть, поэтому уверен, что Пророк простит мне и твои грехи.

Дай, прикоснусь к тебе, положу на дыхание твое губы и глаза, и пусть мои глаза повлажнеют, как камушки вокруг родника, в котором плещется дикая утка. Пусть хлеб насущный и зернышко, которое в синее небо дышит и слышит таинственную песню Космоса, адресованную большой любви, будут свидетелем простой истины. Свидетелем моей любви. Она в том, что тепло твоих рук и слез, складки губ, ямочки на щеках, эти знаки надежды, призывают меня к заре рассвета, к завтрашнему дню.

Пусть на заре руки твои согреют мое сердце. Прижми мою голову к своей груди на одну лишь минуту, чтобы перешли ко мне твои страдания, печали, чтобы я от боли, которую ты скрываешь, расплескался, опечалился твоей печалью, чтобы из глаз твоих не сыпались, как жемчужины из порванного ожерелья, слезы.

Хочу рисковать жизнью в волшебных пещерах за тебя, как твой должник. Расплатиться хочу головой у палача, не позволю, чтобы твои ресницы над родниками глаз омочились слезами.

Последний раз дай насладиться запахом твоих волос, аромат которых слаще дыхания распускающегося бутона азербайджанской розы, чтобы вечно помнить это и любить тебя, нежную, как луч Луны. Где бы я не был, буду спать лицом к Мекке, к святому золотому Гробу Расул-Аллаха, чтобы по ночам на лунном серебре молиться девственности и чистоте, этому бриллианту безграничной любви, дару Пророка.