Дэвид Лоуренс - Избранные произведения в 5 томах. Книга 2 - Флейта Аарона. Рассказы

Джим выловил из чемодана фунт сосисок и банку рыбных консервов.

— Сосиски как нельзя более кстати, — обрадовалась Тэнни. — Мы приготовим их вечером к ужину. А рыбные консервы съедим сейчас за чаем. Хотите умыться?

Тэнни приготовила чай. Хозяева и гость сели за стол.

— Как мило с вашей стороны так неожиданно навестить нас, — стала занимать гостя хозяйка.

— Правда? Я тоже так думал, собираясь к вам, — ответил Джим с набитым ртом. Он ел быстро и жадно.

— Что вы делали в последнее время?

— Провел несколько дней у своей жены.

— Да что вы? Вот бы не подумала.

У Джима была законная жена, француженка, с которой он развелся, и двое детей от нее. Иногда он, чисто по-приятельски, навещал ее.

После чая Джиму понадобилось отправить телеграмму. Он не мог провести без этого ни дня. Лилли проводил его в деревню, в местную телеграфную контору. По дороге говорил о социальных реформах. Это было коньком Джима. Его служебные занятия в Лондоне были совершенно фиктивны. Он проводил дни, болтаясь по городу и посещая всякие собрания.

После ужина все трое сидели, беседуя, вокруг кухонного очага.

— Что вы думаете о предстоящих мировых событиях? — спросил Лилли Джима, собираясь начать длинный разговор.

— Что я думаю? Я жду великих потрясений.

— Откуда?

— Посмотрите на Ирландию, понаблюдайте Японию, — ведь это два полюса, через которые проходит теперь ось мира, — глубокомысленно изрек Джим.

— Я скорее назвал бы Россию и Америку, — возразил Лилли.

— Россия и Америка? — презрительно поморщился Джим. — Это совершенно ошибочно. Политика той и другой находится в зависимости от событий в Ирландии и Японии. Я знаю. Мне было откровение.

— Не понимаю, как это может быть.

— Я тоже не понимаю. Но говорю вам, что мне было откровение.

— Что за откровение? — начал раздражаться Лилли.

— Не могу описать его, но суть дела я вам сказал.

— Что же вы думаете о японцах?

— Я полагаю, что спасение мира придет от них, — торжественно изрек Джим.

— Покорно благодарю за такое спасение, — проворчал Лилли. — Я готов видеть в японцах все, что вам угодно, только не благодетельных ангелов.

— А на меня японцы производят чарующее впечатление, — сказал Джим. — В их движениях столько быстроты и силы…

— А презанятно было бы иметь японца любовника, — рискованно пошутила Тэнни.

— Согласен с вами, — повернулся к ней Джим и посмотрел на нее прищуренными глазами.

— Вероятно, вы так же, как и я, ненавидите среднего нормального англичанина? — спросила его Тэнни.

— Ненавижу, глубоко ненавижу! — с жаром подтвердил Джим.

— У них и добродетели какие-то животные, — продолжала она. — Я убеждена, что на самом деле нет на земле более порочных людей, чем средний уравновешенный англичанин.

Разговор оборвался. Джим осушил все пивные бутылки, а хозяева собирались идти спать. Гость был чуть-чуть навеселе. Он попросил, чтобы ему дали с собой в комнату хлеба и сыра. Но сыра в доме не оказалось.

На другое утро, за кофе, Лилли с недоумением и чувством брезгливости следил за той жадностью, с какой Джим поглощал пищу.

— Почему вы едите так много хлеба? — не смог удержать Лилли раздраженного вопроса.

— Я наверстываю потерянное во время этой проклятой войны, — спокойно ответил Джим.

— Но такое количество хлеба мало питательно и только загружает желудок.

— Я пришел к выводу, что желудок никогда не должен быть пуст. Давайте ему непрерывно занятие, чтобы он не раздражал вам нервы, — философским тоном заявил Джим.

— Нельзя же ходить с вечно набитым желудком, — брезгливо поморщившись, возразил Лилли.

— Можно и необходимо, мои милые. Когда у меня в желудке пусто, я теряю жизненную энергию. У меня пропадает охота жить. Я не выношу пустоты внутри себя.

Разговор перешел на обсуждение будущности мира.

— Я считаю, — говорил Джим, — что христианство — это величайшая вещь, созданная человечеством в прошлом, и останется таковой на веки веков.

— Надеюсь, однако, вы не рассчитываете, что и распинать людей будут до конца веков? — сказал Лилли.

— Почему же нет, если это окажется спасительным?

— С меня довольно того, что было.

— Разве вы не думаете, что любовь и самопожертвование — лучшее, что есть в жизни? — торжественно произнес Джим.

— Но ведь невозможно приносить себя в жертву отвлеченности, — заметила Тэнни.

— Напротив, вполне возможно. В этом весь смысл и вся красота поступка. Кто олицетворяет собою отвлеченный принцип — это совершенно неважно. Христос — это именно олицетворение любви.