Николай Фробениус - Застенчивый порнограф

Когда я первый раз остался в студии с обнаженной моделью, то был уверен, что покраснею и она станет смеяться надо мной. Но Филипп был спокоен. Он разговаривал с ней так, словно она вовсе не голая, словно у нее не тело, а красивая машина. Яни в самом деле хороша. У нее длинные волосы, пухлые губы, длинные ноги и хорошо натренированный зад. Груди у нее крепкие, а на руках длинные мускулы. Шея длинная, глаза раскосые, серо-голубые, правда, я не знаю точно, естественный ли это цвет, потому что они горят в темноте. Когда она вышла из гардероба, я отвернулся. Она была совсем голая, груди и ляжки у нее блестели, натертые косметическим средством. Выбритый лобок натерт ароматическим маслом. Она подошла к Филиппу, и они поцеловали друг друга в щеку. Яни спросила, кивнув в мою сторону:

— Кто этот мальчик?

— Это Тобиас.

Тут мне пришлось повернуться и посмотреть на нее. Я уставился на ее темные соски.

— Тебе они нравятся?

— Что?

— Мои «бутончики». Нравятся они тебе?

Она потрясла грудями и приподняла их пальцами.

Я почувствовал, что покраснел с головы до ног, и не знал, что сказать. За меня ответил Филипп:

— Ясное дело, нравятся. Он — мой приемный сын.

И они засмеялись. Филипп объяснил ей, что я буду помогать ему, что я тоже хочу стать фотографом. Тогда Яни посмотрела на меня и пообещала, что покажет мне что-то сногсшибательное.

В «Студио Ситрон» делают только конкретные снимки. Теперь фотографы не хотят фантазировать. Людям надоели медсестры с большой грудью, сосущие монашенки, развратные секретарши, распутные садовники и озабоченные врачи. В «Студио Ситрон» мы снимаем только похотливые тела. Это и есть конкретные снимки, Сара. Это означает, что зрители видят что-то реальное, настоящее, а не туфту, выдуманную каким-нибудь писакой.

Я уже забыл, что у меня были проблемы с глазами. Помнишь, я писал тебе об этом? Раньше глаза у меня чесались и болели. В «Студио Ситрон» они перестали чесаться, Сара.

Мне кажется, фотографировать полезно для зрения.

Время от времени я начинаю злиться. Сам не знаю почему. Иногда оттого, что снимки получаются не точно такими, как я задумал, будто они живут сами по себе и делают что хотят, забывая, кто ими командует. Иногда я их рву.

Якоп говорит, что так поступают все фотографы. Если судить о фотографе по тому, как часто он раздражается, то я, наверное, отличный мастер. Интересно, что сказала бы на это ты, Сара? Может, сказала бы, что я порядочное дерьмо, раз делаю дерьмовые снимки.

Не думай так, Сара.

Должен сказать, что в «Студио Ситрон» никто не причиняет никому вреда.

У меня есть несколько хороших работ. Не хочу посылать их тебе, но могу объяснить, что это за снимки. Я не люблю фотографировать крупным планом обнаженных людей. Поэтому заставляю моделей сидеть подальше от камеры. Я сделал целую серию снимков на тему, как они смотрят друг на друга. На некоторых они смотрят на стену, или на руки партнера, или на волосы. Просто сидят и смотрят. Якоп эти снимки похвалил. Сказал, что они любопытные.

Любопытные?

Я скоро стану фотографом.

Я бормочу эту фразу: «Скоро я стану… фотографом. Скоро я…» Слова рисуют человека с камерой. Этот человек похож на меня, но в глазах у него полно воды, вода течет из глаз и рта. Я отгоняю от себя эту мысль. Бормочу: «Скоро… я стану фотографом. Я — другой человек, у меня другая камера. Мои глаза улыбаются». Тебе кажется, что я чокнутый? Неужели я чокнулся?

Скоро я буду фотографом.

Симон.

Тобиас больше любил находиться в «Студио Ситрон», чем дома. Во время перерывов на ланч он смотрел на Филиппа. Тот всегда был спокоен. У него на лице была печать тихого умиротворения. Тобиасу нравилось выражение лица Филиппа. Это спокойствие снисходило на него в «Студио Ситрон». Дома Филипп был веселым, взрывным. За работой его движения становились плавными. Он говорил уверенным голосом. Тобиасу нравилось смотреть, как работает Филипп. Каждый раз, когда он бросал с мимолетной улыбкой взгляд на Тобиаса, мальчику хотелось, чтобы Филипп думал: «Этот паренек справится, он изменился, стал уравновешеннее». Тобиас работал над серией снимков, и чем дольше он над ней работал, тем важнее она ему казалась. Иногда он даже забывал о еде. Стоял в лаборатории по нескольку часов подряд. Выходил оттуда с распухшими глазами. Его фотографии напоминали работы Филиппа. Он знал, что они похожи на снимки приемного отца, но это его не смущало, даже вызывало гордость. Это были снимки различных частей тела — лодыжки, колени, бедро или зад. Фотографии были светлые, кожа на них походила на песчаные дюны или скопление облаков. Но Тобиас добивался контрастности. На его фотографиях складка между половинками зада была похожа на пропасть. Подражая Филиппу, он пытался передать нежность поверхности, но у него получались слишком резкие контрасты. Он видел, что это отличает его снимки от работ Филиппа и Якопа. Иногда он был доволен своими фотографиями, иногда нет. Якоп посмеивался, говорил, что работы Тобиаса слишком мрачные. «Все молодые люди пессимисты, — шутил он, — но скоро ты вырастешь, у тебя это пройдет». Но Филипп не считал снимки Тобиаса мрачными. Он стоял и молча смотрел на них. Потом поворачивался к Тобиасу и кивал. Филипп мог ничего не говорить. Дома он болтал слишком много, а на работе был скуп на слова. Он смотрел на фотографии и кивал Тобиасу. Вот и все. Считал, что этого достаточно.