Николай Фробениус - Застенчивый порнограф

Психолог ходила взад и вперед по комнате, но я не смотрел на ее бледную шею и «балкончики». Смотрел только на шрам у нее на виске. Она остановилась посреди комнаты, щелкнула пультом, и телеэкран выдвинулся из стены. Я увидел пляж, на котором лежала девчонка. Лег ей было скорее всего не так много. Худая, бледная. Она лежала с закрытыми глазами, при этом звучала суперслезливая музыка, солнце грело ее лицо, и кожа покраснела. Она положила руку на живот, и я услышал ее голос. «О-о-о! О-о-о!» — громко завыла она, и я повернулся к экрану спиной. Я примостился на краешке стула и смотрел в окно. «Только бы меня оставили в покое», — подумал я. На ветке за окном сидела серая кошка, она таращила на горушку большие зеленые глаза. Я подумал: правда ли, что кошки могут спать с открытыми глазами? Психолог наклонилась надо мной и сделала печальное лицо. Ее «балконы» почти касались моего плеча. Но я смотрел только на кошку на дереве и не обращал внимания на эту ведьму.

Психолог помрачнела, я подумал, что ей стало худо. Может, ей лучше было пойти домой, лечь и принять таблетку?

На другое утро ей точно будет лучше. Она выдвинула ящик, достала перчатки и подошла ко мне. Теперь она стояла за моей спиной. Это мне не нравилось. Больные люди могут делать странные вещи. На меня пахнуло запахом духов. Вдруг она схватила меня за плечи и начала тереть их. Я бросился на пол и стал брыкаться. А эта душительница стояла надо мной, размахивая в воздухе руками в перчатках, и делала вид, будто ничего не случилось. Мы прошли через зал, где перед киноэкраном стояло много стульев. Я закрыл глаза и подумал о том, какое синее небо у нас дома, и о том, как у меня однажды был сильный жар и мне казалось, что я вижу на потолке твое лицо. Мы вошли в лифт. «Меня повезут в подвал, где дети лежат и мерзнут в камерах, — подумал я, — может, наденут на ноги кандалы, как однажды надели Супер-Дуде». Психолог что-то напевала с закрытым ртом, а когда лифт остановился, молча вытолкнула меня в подвал. Здесь все было красное. Я не увидел ни тюремных камер, ни грязных тощих детей. Две медсестры с розовыми губами, улыбаясь, сказали: «Приветприветпривет ». Они схватили меня, а я вырывался, извиваясь. Мне был противен запах их одежды. Они заставили меня лечь на скамейку, связали ремнем руки и ноги и положили на глаза какую-то металлическую штуковину, чтобы я не мог их видеть. Потом они сунули мою голову в ящик с разными картинками. Что было на этих слайдах, я тебе не скажу, Сара.

Картинки были не про Белоснежку и семь гномов. Я не помню точно, что было на этих слайдах, но иногда я просыпаюсь ночью и вспоминаю, что мне снились люди, которые лежали так близко друг к другу, что не могли дышать.

С приветом, С.

Привет, милая Сара.

Как ты поживаешь? Хорошо или нет?

Хочешь, я расскажу тебе еще кое-что, Сара? Ведь сейчас я узнал здесь больше обо всем.

Я тебе уже писал, что снаружи этот дом красный, что он стоит недалеко от дороги и окружен высоким забором. Но теперь я знаю, что он называется Реабилитационный центр. Здесь держат больше двадцати детей. В доме два флигеля: западный и восточный. Посредине — столовая. Женщина, которую называют Хозяйка, прикатывает вращающийся стол со здоровой пищей. На обед мы ели салат и хлеб с отрубями. Я уже соскучился по пеклеванному хлебу и варенью тети Элены. Мы ели и смотрели телевизор. На ужин, была белая рыба, а по телевизору показывали женщину с мокрыми губами. В длинных коридорах находятся комнаты детей. На каждой двери — табличка с номером. На моей стоит номер семнадцать. Не знаю, счастливая эта цифра или нет. Я видел несколько детей в классе, на голове у них были серебряные шлемы, за ними следили женщины с табличками на груди. На табличках было написано: Психолог, Терапевт, Медиапед. При виде меня все женщины остановились, стали кивать, улыбаться и говорить на певучем языке. Но я-то знал: они просто-напросто хотят разоблачить меня, помешать выполнить мой план и выслать домой.

С тех пор как я убежал из дому, у меня творится что-то странное с глазами, они чешутся. Я тру их, но это не помогает.

Словно на моих глазах пляшут крохотные ножки. Кажется, это началось на корабле, надеюсь, скоро пройдет.

У всех взрослых глаза хитрые. Может, из-за воздуха или воды в Сандму, что значит «песчаная равнина». Не знаю, почему это место так называется, здесь ничего нет, кроме снега.

Я часто сижу у окна и смотрю на снег на равнине; на снег, который кружится над пустой дорогой; на снег, лежащий на крышах и на холмах, отчего кажется, будто все вокруг спит.