Фернандо Намора - Огонь в темной ночи

Студенты разошлись, опустив головы.

Этот эпизод был ловко использован, и многие из тех, кто примкнул к движению, поспешили отойти от него. Случаи отступничества вызвали несколько стычек и увеличили замешательство.

— А что вы ожидали от толпы грубиянов? — спросил Зе Мария, заметив колебания в состоянии духа друзей. — Если они хотят ездить верхом, предложите им вьючное седло.

— Ты забываешь, что мы не одиноки. Сознательность и храбрость не являются исключительно нашей привилегией, — с осуждением сказал Жулио. — Там есть люди, способные идти дальше, чем ты или я. Может быть, их сотни. Однако необходимо, чтобы никто не унывал из тех, кто считает себя лишенным поддержки.

Луис Мануэл, услышав эти слова, решил, что перед ним другой Жулио. Какой же из них настоящий? Во всяком случае, те слова, мужественные и скромные, в противоположность хвастливым заявлениям о том, что товарищ должен первым раскаиваться, казались ему значительно более обнадеживающими, чем бахвальство Жулио, к которому они привыкли. И однажды посреди улицы встретились студенты из враждующих групп: кто-то высказал мнение, что взывать к ректорату не только бессмысленно и бесполезно, но и неизбежно приведет к прямым репрессиям, от которых пострадают наименее состоятельные студенты, и они не смогут в будущем пользоваться стипендиями, субсидиями филантропического общества и другими привилегиями. Луис Мануэл во внезапном порыве смелости возразил:

— Иуда тоже продался за деньги!

Несколько кулаков обрушились на него. Один из студентов откуда-то извлек ножницы, намереваясь остричь волосы Луису Мануэлу, что являлось одним из самых унизительных оскорблений у студентов. Зе Марии удалось, однако, освободить его, оставив в руках нападавших клочья плаща и студенческой формы. Когда Луис Мануэл — уже далеко от места происшествия — обратил внимание на порванную одежду и исцарапанное до крови лицо друга, то он с признательностью в голосе сказал ему:

— Я хотел, чтобы вы пришли ко мне. Особенно ты.

— Согласен, но в другой раз оставь библию в покое. Чтоб эта взбучка пошла тебе на пользу.

Дона Марта, не обращая внимания на остальных друзей сына, встретила Зе Марию как героя. Она лично хотела удостовериться, хорошо ли позаботились о его ранах, и даже после того, как она собственноручно сменила повязки, ее было трудно убедить в том, что нет надобности прибегать к услугам домашнего врача, когда все уже считали, что она успокоилась, та вдруг прервала полдник криком:

— Бог мой! Столбняк!

Они переглянулись, рассматривая себя и гостиную, будто страшный намек на столбняк, такой неожиданный, был чем-то живым и осязаемым, каким-то насекомым, появившимся здесь из-за небрежности и неожиданно рассвирепевшим.

— Что случилось, дорогая? — спокойно спросил сеньор Алсибиадес.

— Разве вы не видите, что юноше угрожает столбняк и что ничего не сделано для того, чтобы предупредить его! Кто знает, какими ногтями его поцарапали!

Зе Мария солгал:

— Мне ввели сыворотку, сеньора. Так что я застрахован от неожиданностей.

— …Так вот, — начал Луис Мануэл напыщенным тоном, — моя мать решила помочь нам. Мне показалось, что наши коллеги особо опасаются того, что студенты, получившие помощь от филантропического общества, могут оказаться в проигрыше. Они умело спекулируют на угрозе. Мы должны устранить ее.

Во время наступившей паузы, когда сеньор Алсибиадес воспользовался вторжением Русака, чтобы удалиться вместе с ним, Луис Мануэл попытался найти среди присутствующих хотя бы скрытую поддержку. Он был, впрочем, первым, кто признал бессилие, скрывавшееся за его разглагольствованиями. Что за сотрудничество предлагал он товарищам, рисковавшим буквально всем? Деньги. Деньги и слова. Деньги родителей. И все-таки в нем горело то же самое пламя и была та же самая смелость, хотя и не всегда способные проявиться в действии. Зачем продолжать, если физическая трусость все расстраивала? Он никого не будет вводить в заблуждение. И наибольшее значение для него имеет то, что он не обманет себя. Как жалок он был в том идиотском эпизоде с дракой на улице! В то время как его протест оказался неэффективным и поспешным («в другой раз оставь библию в покое»), энергии Зе Марии, его кулаков было достаточно, чтобы восстановить престиж тех, кто боролся против узурпации студенческих привилегий. Зачем продолжать? Ему, сознававшему свою слабость, оставалось только вообразить их там, на улице, бесстрашных и неукротимых.