Николай Асанов - Радиус взрыва неизвестен

— А им не замуж выходить и у нас не «Брачная газета», чтобы делать им рекламу. Это положительные герои, а положительные герои должны быть типичными, то есть похожими на каждого другого человека. А что тут непохожего? Головы есть? Есть. Руки-ноги есть? Есть. Чего же еще тебе надо? Ты посмотри номера газеты, все снимки одинаковы! А однако никто до сих пор не жаловался! Тьфу, тьфу, тьфу! — трижды сплюнул он через левое плечо. Однако изумленное лицо Чащина все еще тревожило его, и он, закончив свое колдовство над снимками, дружелюбно сказал: — Да ты не волнуйся, право! Ну хочешь, мы вместе сделаем те снимки! И если что, я сейчас же пересниму!

— Да, переснимешь их! Они же догадаются…

— Догадаются? Да если они такие и есть, какими их представил твой корреспондент, им ни в жизнь не догадаться. Это же значит, что они влюблены в себя и глупы как пробки. Как же иначе они могли бы сидеть на своих местах и ничего не видеть! Или, наконец, жулики, но жулики боятся только того, что для них опасно! А фотограф, да еще почтительный, никому не опасен! Ну, пошли! — внезапно воскликнул он и потащил Чащина за собой.

После тщательного исследования письма товарища Стороженко приятели решили, что тот имел в виду все-таки Мельтрест, и с этим решением отправились в город. Чащин — крадучись, Гущин — решительно, тем более что Бой-Ударов, взглянув на принесенные им снимки, только покачал головой, но ничего не сказал — привык!

Мельтрест находился на одной из окраинных улиц, обсаженных каштанами, а может быть, чинарами. Так как ни Чащин, ни Гущин не знали южных древесных пород, а в художественных произведениях о юге почему-то упоминались только эти два дерева, то каждый из них выбрал название по своему вкусу. Чащин говорил, что это каштаны, и с восторгом осматривал знаменитые свечи на концах голых еще ветвей. Свечи были зеленовато-белые, похожие на восковые. Ни одного листа на дереве еще не было, и только из кончиков свечей выглядывали первые робкие уголки листьев.

Была ранняя весна, и если бы не задание, по которому шел Чащин, он непременно остановился бы, чтобы запечатлеть в памяти это мерцание, исходившее из расширявшейся вверху трубочки каждой свечки, словно там и в самом деле пылал язычок зеленого пламени, разделявшийся на отдельные лучики.

Но Гущин не давал своему спутнику отвлекаться от главного. С самого начала заявив, что это чинары и никаких свечей на них не бывает, он увлекал своего мечтательного друга со скоростью реактивного самолета, ядовито напоминая, что заместитель редактора товарищ Коночкин не спит и каждую минуту может потребовать к себе сотрудника отдела писем товарища Чащина. Надо действовать мобильно, активно, быстро, и нечего предаваться лирическим наблюдениям. Для этой цели придется поискать другое время и место!

Пыль на дороге среди улицы становилась все плотнее и глубже, встречные машины оседали в ней уже по ступицу колеса, и это обозначало, что наши путешественники приближаются к окраине города и к цели своего путешествия. В самом деле, вдали показался необыкновенной архитектуры замок с башнями — одна выше другой, и Гущин торжественно сказал:

— Ну, Федя, дерзай! Это и есть мельница!

— А где же трест?

— А где же ему быть, как не на мельнице? — удивился Гущин. — Мясотрест надо искать на мясокомбинате, а Мельтрест — на мельнице.

— Однако я не вижу, чтобы на этой мельнице что-нибудь мололи, — сказал Чащин, приближаясь к величественному дворцу.

— А кто тебе сказал, что тут должны что-нибудь молоть и перемалывать, кроме бумаг? Как только образовался трест, начальник первым делом выселил мельницу и разместил в здании свое управление, — хладнокровно пояснил Гущин. — Это обычно так и делается. Если завтра создадут фотографический трест, будь спокоен, лучшее ателье города сейчас же заберут под управление. Вон на кинофабрике как только прослышали о расширении плана выпуска картин, так ни одного павильона не осталось, все заняли под административные учреждения.

— А где же они муку мелют? Где картины та кинофабрика снимает.

— Не волнуйся! Построят новую мельницу и новые павильоны, — успокоил Гущин.

Тем временем они оказались в подъезде дворца.

В вестибюле здания раньше, по всем признакам, помещался погрузо-разгрузочный цех, так что в нем, несмотря на два десятка фанерных перегородок, пространства было столько, что посетители растерялись. Чащин обратился было за справкой к какой-то фигуре, но оказалось, что это чучело медведя, стоящее дыбом. Руководители треста, видимо, любили монументальность во всем. В другом конце этого зала-цеха виднелась вторая фигура медведя в сидячем положении. И Чащин невольно вздрогнул, когда эта фигура вдруг произнесла человеческим голосом: