Висенте Бласко Ибаньес - Куртизанка Сонника

На пути новые люди не присоединялись к шествию. Во многих домах, несмотря на шум проходившей толпы, двери не отворялись, и Актеон сравнивал это запустение с тем оживлением, которое господствовало на улице в первые дни осады. Дохлые собаки, валявшиеся на дороге и такие же исхудалые, как люди, заражали воздух. На перекрестках виднелись скелеты лошадей и мулов, гладкие, побелевшие, без клочка гниющего мяса, к которому могли бы присосаться отвратительные насекомые, жужжавшие в этом городе смерти.

Грек, со своей наблюдательностью, обратил внимание на вооружение солдат и заметил, что все кожаные части его исчезли. На щитах обнажились остовы из камыша или воловьих жил, которые прежде скрывались под кожаной обшивкой. В одном углу он увидел двух стариков, дравшихся за черный засохший лоскут кожи — подошвы, разваренной в кипятке… Много домов в несколько этажей было разрушено и из их камней выстроены новые стены, не допускавшие врага в центр города.

Ужасный, жестокий голод заставил пользоваться всем. Самые отталкивающие вещи поглощались. Казалось, что осаждающие уже ворвались в город, уничтожая все, оставляя только здания, чтобы они свидетельствовали об их алчности. Голод и смерть царили в городе.

Близ Форума женщина, пробившись через толпу, бросилась на шею Актеону, нежно обнимая его. То была Сонника. И на ее лице лишения провели глубокие морщины. Она не имела такого ужасного вида, как толпа, но похудела, побледнела, нос заострился, щеки казались прозрачными, а руки, которыми она сжимала своего возлюбленного, исхудали и были лихорадочно горячи. Темные круги легли вокруг глаз, а ее богатая туника висела бесчисленными складками на теле, казавшемся от худобы выше прежнего.

— Актеон… любовь моя! Я уж не думала, что увижу тебя! Спасибо, спасибо, что вернулся!

Она обхватила его шею одной рукой и пошла рядом с ним. Толпа смотрела на Соннику с почтением: она одна посвящала себя несчастным, раздавая ежедневно последние запасы из своих складов.

Актеону показалось, что он видит в толпе философа Евфобия, в платье еще более истрепанном, чем всегда — почти голого, но сравнительно сильного, что составляло контраст с изголодавшимся видом толпы. На Форуме Актеона уже издали приветствовали Лакаро и все изящные друзья Сонники. Они также имели вид голодный, но скрывали свою бледность под краской и всякими ухищрениями. Они выставляли напоказ свои роскошные одежды, как бы стараясь в бесполезном блеске и роскоши найти утешение за испытываемые лишения. Маленькие исхудалые рабы, сопровождавшие их, были одеты в одежды, шитые золотом, и, глядя на свои жемчужные подвески, тяжело вздыхали.

Толпа рассыпалась по Форуму. Сенаторы собрались в храме посреди площади. У подножия Акрополя шла беспрерывная борьба с карфагенянами, занимавшими часть возвышенности, и падали огромные камни, бросаемые осадными орудиями. Некоторые из них долетали даже до Форума, и не раз огромные снаряды пробивали крыши и разрушали стены.

Актеон вошел в храм совершенно один. Сенаторов оказалось немного. Некоторые погибли жертвами голода и болезни, другие с юношеским увлечением искали смерти на стенах. Благоразумный Алько, по-видимому, пользовался большим влиянием и стоял во главе собрания. События оправдали его предусмотрительность, заставлявшую его в прежние времена восставать против воинственных замыслов города и приверженности его к союзникам.

— Говори, Актеон, — обратился к нему Алько. — Скажи нам всю правду… одну правду. После всех несчастий, посланных нам богами, мы готовы выслушать самые тяжелые вести.

Грек посмотрел на этих граждан, которые в своих плащах и с высокими посохами в руках ожидали его слов с напряжением, хотя и старались скрыть свое волнение под личиной величественного спокойствия.

Он рассказал о своем свидании с римским сенатом, об осторожности последнего, побудившей его сделать шаг к примирению; о прибытии посланников в Сагунт, о приеме, оказанном им Ганнибалом, и об отправлении послов в Карфаген, чтобы добиться наказания вождя и освобождения Сагунта.

Под влиянием этого грустного рассказа спокойствие сенаторов нарушилось. Некоторые, наиболее несдержанные, вскочили на ноги, раздирая свои плащи и оглашая воздух печальными возгласами; другие, узнав, что Рим не пришлет своих легионов, в отчаянии били себя в лоб кулаками и рычали от бешенства; самые старые, не теряя своего величия, плакали, и слезы катились по исхудалым щекам, теряясь в белоснежных бородах.