Юдора Уэлти - Юдора Уэлти - Рассказы

А я ей: «Ты кого хошь похвалить готова, лишь бы не меня».

«Он все талдычил: это, мол, ваш долг перед Фермопилами, — она мне. — Ты что, в газету никогда не заглядываешь?»

А я ей: «Я от Фермопил ничего хорошего не видал. И ничего им не должен. Да и ради тебя я бы стараться не стал. Мне что ты, что эти Кеннеди — все одно, и ради тебя я стараться не стал бы, вот уж нет. И сделал я, что сделал, потому, что терпежу моему пришел конец».

«А теперь нам из-за тебя опять его по телику глядеть, — жена мне. — Похороны его уж как пить дать».

А я ей: «Хороша, нечего сказать, завалилась спать и свет погасила. А как я домой попаду да Баддин грузовик заведу во двор — тебя не касаемо».

«А с тобой опять хорошую шутку сыграли, — она мне на это. — Слыхал последнюю новость? Ассоциация ихняя, что черномазым содействует [19] Имеется в виду Национальная ассоциация содействия цветному населению. , она посылает своего человека в Фермопилы. Не порол бы ты горячку, мог убрать и поважней птицу! Это тебе всякий скажет».

Слаб человек. Всем, сдается мне, надо перед кем-то душу облегчить.

«Ну а ружье ты куда подевал? — жена мне. — Чем мы теперь будем защищаться?»

Я ей: «Оно мне руки жгло! Жгло огнем! — И объясняю: — Оно в бурьяне валяется, остывает помаленьку, вон оно где».

«Ты его оставил, — она мне. — Забыл».

Объясняю ей: «А в чем причина: опостылело мне — за что ни возьмись, все жжется! Ключи от грузовика, дверная ручка, простыни, все, за что ни возьмись, жжется что твоя печка. Прямо хоть ничего в руки не бери, когда днем в тени чуть не пятьдесят градусов, — говорю, — да и ночью не холоднее. А ну-ка, ты сама притронься хоть пальцем к ружью, ну-ка!»

«Чего от тебя и ждать — сам укатил, а ружье бросил!» — она мне.

«Ни во что, значит, меня не ставишь? — не стерпел я. — Может, хочешь смотаться за ружьем?»

«Если они кого поймают, так тебя, не меня. Ну и жарища, даже если заснуть, проснешься, будто глаз не сомкнул, а всю ночь проплакал! — она мне. — Не вешай носа, у меня для тебя еще одна шутка припасена, посмешу тебя, пока вставать не пришла пора. Слыхал, чего Каролина [20] Имеется в виду дочь президента Кеннеди Каролина (род. в 1957 г.). отчубучила: «Папочка, до чего мне хочется побыстрее вырасти и выйти замуж за Джеймса Мередита». Нет, какова? Это я на работе слыхала. Одна богатенькая стервочка другой рассказывала, так та обхохоталась вся».

«Зато я первым туда поспел и его убрал — натянул нос этим соплякам из Северных Фермопил, — я ей. — Пусть у них и свои машины есть».

На телевидении да и в газете им только с одной стороны эта история известна. Кто такой Роланд Саммерс, известно, а кто я — нет. Еще до того, как я его прикончил, куда ни глянь — его рожа, а и прикончил я его, она — нá поди — снова повсюду замелькала, и карточка та же самая. А моей нигде не видно. Так меня ни разу и не сняли! Ни разочка! И ничего хорошего я так от газеты и не дождался — разве что пообещали дать пять сотен тому, кто меня найдет, и только. Потому что, пока они не знают, кто убил Роланда, мне цена куда выше, чем ему.

Позже, когда я уже по городу шатался, стало еще жарче. Асфальт на Мейн-стрит так жжется — идешь по нему ну ровно по стволу ружейному. Что бы всем людям, сколько их ни на есть, не пройтись по Мейн-стрит, пусть она их, как меня, сквозь подметки пожгла, может, тогда у них мозги и прочистились бы.

И что же я там перво-наперво услыхал: мол, эта ассоциация, что черномазым потворствует, она, мол, сама Роланда Саммерса и убила, и вот вам доказательства: убил, дескать, его умелый стрелок (а то нет!) и время выбрал в аккурат такое, чтобы белых подвести под монастырь.

Ну что ты с ними сделаешь.

«Им нипочем его не найти» — это дед, у которого арахис жареный никто не покупает, имел наглость мне сказать.

А жарища — не приведи Господь.

Город точно полыхает, а все потому, что, в какой проулок ни войди, в какую улицу ни сверни, деревья все в цветах, а цветы здоровенные, с кукурузную лепешку будут, и красные — точь-в-точь спелый арбуз. И полицейских повсюду видимо-невидимо, половина из них мальчишки безусые, и все потом обливаются. Что-то они мне поднадоели.

До смерти надоели полицейские, намозолили они мне глаза — вон их сколько, а проку нам, белым, от них чуть. Еще только заваруха эта начиналась, я раз стоял и смотрел: эти только набранные полицейские, у которых еще молоко на губах не обсохло, заталкивали черномазую ребятню в полицейские фургоны, а те ряд за рядом с песнями как на демонстрацию шли, так и в фургон пошли. Влезли они в фургон, расселись тихо-мирно, новехонькие американские флажки держат, а полицейские у них флажки повырывали, на пол побросали, а подобрать не разрешили и хоть бы пальцем их тронули, да еще прокатили задарма. Что они, новые флажки себе не купят?