Кэтрин Портер - Кэтрин Энн Портер - Рассказы

И вдруг Мария Консепсьон почувствовала, что ее верные друзья поддерживают ее, выручают, спасают. Они рядом, они ограждают ее, защищают, силы жизни сплотились вокруг нее и торжествуют победу над поверженной смертью. Мария Роза отринула их участие и вот теперь расплачивается. Мария Консепсьон переводила взгляд с одного внимательного лица на другое. Глаза этих людей подбадривали ее, в них было понимание и глубокое тайное одобрение.

Жандармы тоже растерялись. Они тоже чувствовали, что Марию Консепсьон ограждает непроницаемая стена. Конечно же, убила она, они были в этом уверены, но предъявить ей обвинения не могли. Никому они не могли предъявить обвинения — у них не было ни единой достоверной улики. Они стояли, пожимая плечами, переминались с ноги на ногу, щелкали пальцами. Ну что ж, раз так, спокойной ночи. Тысяча извинений за беспокойство. Желаем всем доброго здоровья.

Маленький сверток, лежащий у стены возле изголовья гроба, начал извиваться, как угорь. Послышался плач — тоненький, еле слышный. Мария Консепсьон взяла на руки сына Марии Розы.

— Он мой, — сказала она твердо. — Я уношу его к себе.

Никто не выразил согласия словами, но, расступаясь перед ней, люди одобрительно склоняли головы или просто глубоко и довольно вздыхали.

Мария Консепсьон с ребенком на руках вышла вслед за Хуаном на дорогу. Домишко, где горели свечи и собрались старухи, которые всю ночь будут пить кофе, курить трубки и рассказывать истории о привидениях, остался позади.

Возбуждение Хуана выгорело дотла. В золе не осталось ни единого уголька. Он устал, устал… Опасное приключение кончилось. Мария Роза ушла и никогда больше не вернется. Ушли дни, когда они шагали рядом, ели из одной миски, ссорились, любили друг друга между боями. Завтра он вернется к постылой, нескончаемой работе, он спустится под землю и будет раскапывать древний город, а Мария Роза спустится в свою могилу. Душа его наполнилась горечью, непереносимой черной тоской. О Иисусе! Какие несчастья сваливаются на человека!

Но ничего не поделаешь. Сейчас ему хотелось только одного — уснуть. От изнеможения он едва передвигал ноги. Идущая рядом с ним женщина порой случайно задевала его, и ее прикосновение казалось призрачным и нереальным, словно лист пролетал мимо лица. Он сам не знал, зачем он так старался ее спасти, он уже о ней забыл. В душе, как в скрытой ране, не осталось ничего, кроме огромной слепой боли.

Он дошел до дома и, не дожидаясь, когда она зажжет свечу, сел прямо на пороге и начал раздеваться. Полусонные, негнущиеся руки кое-как стащили пышный наряд. С долгим стоном облегчения повалился он на пол и тотчас же заснул на спине, широко раскинув руки.

С глиняной кружкой в руке приблизилась Мария Консепсьон к кроткой маленькой козе у молодого деревца, которое гнулось и клонилось к земле, когда коза натягивала веревку, стараясь достать еще не выщипанную траву. Привязанный в нескольких шагах козленок поднялся и заблеял, его легкая волнистая шерсть зашевелилась на свежем ветру. Мария Консепсьон присела на корточки и, придерживая козленка за привязь, дала ему немного пососать мать. Потом размеренно и неторопливо надоила молока для ребенка.

Она сидела на пороге, прислонившись к стене. Меж ее скрещенных ног, как в колыбели, спал сытый младенец. Мир переполняла тишина, небо плавно стекало к краю долины, луна кралась наискосок к зубцам гор, скоро она спрячется за ними. Марии Консепсьон было уютно и тепло, она твердила себе, что новорожденный — ее сын, и блаженно отдыхала.

Мария Консепсьон слышала, как дышит Хуан. Звуки его дыхания тихо летели через низкий порог; казалось, дом отдыхает после трудного дня. Она тоже дышала медленно и очень тихо, и каждый вдох насыщал ее покоем. Неслышное дыхание ребенка было как тень ночной бабочки в серебряном воздухе. Казалось, эта ночь и эта земля то ширятся, то опадают в такт всеохватному, неторопливому и доброму дыханию. Голова ее склонилась, глаза закрылись, она чувствовала, как что-то внутри ее медленно вздымается и опадает. Она не знала, что это такое, но ей было свободно и легко. И, засыпая над ребенком, уже во сне, она все еще ощущала странное, словно бы охраняющее само себя счастье.

Перевод Ю. Жуковой

На третий день после того, как они переехали за город, он принес из деревни корзину продуктов и большой моток веревки. Она вышла ему навстречу, вытирая руки о зеленый фартук. Волосы у нее были взъерошены, обгоревший нос пламенел. Всего два дня прошло, сказал он, а у нее уже вид заправской сельской жительницы. Серая фланелевая рубашка на нем взмокла от пота, тяжелые ботинки были запорошены пылью. А у него вид такой, отпарировала она, будто он играет в пьесе из сельской жизни.