Алексей Кузьмин - Солнце и Снег

Постепенно ее глаза закрылись, и она провалилась в глубокий, без сновидений, сон.

Валентин Степанович Гранин уже несколько месяцев безуспешно пытался найти работу. Он был очень хорошим химиком-технологом, прекрасно разбирался в синтезе органических веществ, имел большой опыт работы. До выхода на пенсию он более сорока лет отдал науке, имел множество свидетельств об открытиях и изобретениях, разных патентов. Но страна уже больше не стремилась к развитию химических технологий, и ему могли предложить только работу по переработке продуктов на спирт. Работать самогонщиком Гранин не хотел, и поэтому семья часто сидела на мели. Вот и в этот день жена прозрачно намекнула Валентину, что было бы не худо занять где-нибудь денег.

Валентин Степанович вздохнул, расчесал свои седые волосы, одел теплый свитер, длинное коричневое пальто. Нога сильно болела - последствие старой травмы, и он взял в руки крепкую палку с железным острием и костяным набалдашником.

- Ты знаешь, мне за работу должны заплатить в одной фирме, я им помог контракт правильно оформить, съезжу к ним, может деньги пришли, - и Гранин отправился на улицу.

Он шел, тяжело опираясь на палку, постепенно преодолевая боль и скованность в теле. Упорство взяло свое, через сотни две метров идти стало гораздо легче, и палка служила в основном для страховки.

Когда-то давно Валентин занимался спортом, имел первые разряды по семи видам, включая бокс и тяжелую атлетику. Теперь от его прежних достижений остались только воспоминания, да боль от старых травм.

Он сел в метро, и отправился на книжный развал. Валентин Степанович был очень разборчив в чтении, и в этот раз он остановился на томике воспоминаний Анненкова - “Дневник моих встреч”. Он вообще больше любил мемуарную литературу. Затем Валентин Степанович направился в консерваторию, и долго изучал расписание концертов. Заметив себе, когда будут концерты средневековой германской и итальянской музыки, он вновь направился в метро. На этот раз он ехал уже совсем бесцельно. Он смотрел на окружающих его людей, и с грустью убеждался, что времена вновь изменились к худшему.

Он помнил, что в семидесятые годы была популярна мода, подражающая сытому и богатому, но безвкусному Западу. Тогда люди стремились одеться поярче, иногда это получалось вульгарно, но по крайней мере, было чисто.

В восьмидесятые уже прочно вошел в моду стиль бродяг и нерях. Сначала хиппи, несшие хоть какие-то идеалы, затем безобразные отвратительные панки, и целое поколение, объединенное разочарованием, отвращением к обществу, стремлением к независимости и духом бунтарства. Это было время бунтов, баррикад и песен Виктора Цоя. Но то, что творилось сейчас, вызывало у видавшее многое Валентина Гранина даже не злость, а глубокую скорбь и сострадание.

Молоденькие девушки, девочки-подростки, даже многие молодые женщины старательно копировали стиль дешевых американских ****ей. Крикливая, бездарно нанесенная косметика уродовала благородные лица с темными кругами под глазами, лица, видевшие слишком много страданий, нужды и безпросветной работы. Нелепые высокие сапоги, голые колени - зимой! Казалось, что все попали под чары какого-то злого волшебника, отнявшего и ум, и совесть, и стыд.

Молодые люди столь же единодушно держались образа бандита с большой дороги. Практически все были подстрижены под “Арнольда”, одеты в спортивный костюм, куртку из натуральной или искусственной кожи. Не лица - маски примитивных жвачных животных, насупленные брови, сгорбленные спины, плечи вывернуты вперед и прижаты к ушам - не хватает только дымящегося утюга в руках.

Самое удивительное, отмечал Гранин, что с каждым годом ему все меньше встречались силачи, настоящие атлеты. Ему все чаще и чаще попадались нездоровые типажи уголовного вида, с детства искалеченные курением и алкоголем. Чахлые и злобные, они постоянно жевали, периодически сплевывая под ноги. Стоять близко к ним было для Гранина невозможно.

С грустью Валентин Степанович наблюдал, что люди перестали уступать места женщинам, что в метро даже прилично одетые люди позволяют себе что-то жрать, или глотать пиво из банки или грязной бутылки. Объяснить такое падение нравов только бедностью Гранин не мог - после войны люди жили гораздо хуже, по-настоящему голодали, но такого никто не мог и не хотел бы себе позволить.

Валентин Степанович сделал несколько пересадок, и вышел из метро где-то на самой окраине города. Уже стемнело. Он отошел от метро, тщательно запоминая дорогу, пересек несколько кварталов. Около большого, ярко освещенного магазина стоял длинный ряд коммерческих палаток. Было время вечернего сбора податей. Как всегда, кто-то не собрал требуемой суммы. За одной из палаток был слышен мат, уговоры, угрозы, и приглушенные тупые удары.