Генри Миллер - Тропик Козерога [litres]

«Простите, мистер Миллер, – вмешался страховщик, – не забыли ли вы, что нам надо подписать бумаги?»

«Ну что вы, как можно! – ответил я радостно. – Они у вас все при себе? Какую, по-вашему, надо подписать первым номером? Кстати, нет ли у вас авторучки на продажу?»

«Подпишите вот здесь, – сказал он, сделав вид, что не расслышал моего вопроса. – И здесь, пожалуйста. Чудесно! Ну а теперь, мистер Миллер, нам, пожалуй, пора прощаться. Через пару деньков компания обо всем вас известит».

«Советую поторопиться, – бросил я, провожая его до дверей, – а то ведь я могу передумать: возьму и покончу с собой».

«Что вы, что вы, мистер Миллер, конечно, мистер Миллер, разумеется, мистер Миллер, поторопимся, непременно поторопимся. Ну так до скорого, мистер Миллер, прощайте!»

Разумеется, рано или поздно продажа в рассрочку прекращается, даже если ты прилежный покупатель вроде меня. Я буквально из кожи вон лез, чтобы загрузить работой производителей и рекламодателей Америки, но они, похоже, во мне разочаровались. Был, в частности, один человек, который разочаровался больше остальных, – так вот, человек этот искренне пытался мне помочь, а я его наебал. Я вспоминаю о нем и о том, как он взял меня к себе в помощники – с такой готовностью, с таким участием, – потому что позднее, когда я вершил прием и увольнение, как револьвер сорок второго лошадиного калибра, меня самого наебывали направо и налево, но к тому времени я уже набил себе столько шишек, что мне хоть трава не расти. Но этот человек в лепешку разбился, чтобы показать, что он в меня верит. Он издавал иллюстрированный каталог для одного крупного почтового ведомства, занимавшегося рассылкой торговых заказов. Этот каталог представлял собой чудовищный компендиум всякой срани. Он выходил раз в год, и столько же времени уходило на его подготовку. В подобных делах я смыслил не больше, чем свинья в апельсинах, и зачем я в тот день забрел к нему в контору, я не знаю, – разве что погреться, так как я день-деньской обивал пороги в районе доков, пытаясь получить работу контролера или еще черт знает кого. В конторе у него было очень уютно, и я обратился к нему с длиннющей речью, имея в виду дать себе время хорошенько оттаять. Я не знал, какую просить работу, – просто работу, сказал я. Он оказался человеком чутким и очень добрым. Видимо, он догадался, что я писатель или собираюсь им стать, потому как сразу же спросил, что я люблю читать и каково мое мнение о том писателе, об этом писателе. Как нарочно, в кармане у меня завалялся список книг – тех, что я искал в публичной библиотеке, – вот его-то я ему и предъявил. «Великий Скотт! – воскликнул он. – Вы в самом деле читаете такие книги?» Я скромно кивнул в ответ и затем, как это часто со мной бывает, если меня вдруг заденут за живое какой-нибудь идиотской фразой вроде этой, я заговорил о гамсуновских «Мистериях», которые как раз тогда читал. И тут мой собеседник сделался воском в моих руках. Спросив, не хочу ли я стать его помощником, он тут же извинился за то, что предлагает мне столь низкую должность; он заверил, что у меня будет достаточно времени вникнуть в тонкости работы и что он не сомневается, что для меня это раз плюнуть. Затем он поинтересовался, не буду ли я возражать, если он ссудит мне до зарплаты немного денег из своего кармана. Не успел я ответить ни да ни нет, как он выудил двадцатидолларовую купюру и сунул мне в руку. Я, естественно, растрогался и в ту минуту готов был пахать на него, как последняя сволочь. Помощник редактора! Звучит довольно заманчиво, особенно для кредиторов моего квартала. Какое-то время я так счастлив был кормиться ростбифами, цыплятами и свиными филейчиками, что делал вид, будто души не чаю в своей работе. На самом же деле мне впору было спички в глаза вставлять, чтобы не заснуть от скуки. Все, что мне надо было, я освоил в неделю. Ну а дальше-то что? А дальше я решил смириться с тем, что по гроб жизни обрекаю себя на каторжный труд. Дабы извлечь из этого максимальную выгоду, я, коротая время, писал рассказы, эссе и пространные письма друзьям. Все, видимо, решили, что я занят разработкой новых идей на благо компании, поскольку долгое время на меня никто не обращал ни малейшего внимания. Чудесная у меня работа, решил я. Почти весь день я мог заниматься своими делами – писать то бишь, – с работой же на благо компании я насобачился управляться примерно за час. В отношении к своей собственной, личной работе я проявлял столько энтузиазма, что отдал распоряжение подчиненным не беспокоить меня иначе как в строго установленные часы. Я как сыр в масле катался: компания исправно платила мне жалованье, а изверги выполняли всю ту работу, что я им намечал, – как вдруг однажды, как раз когда я корпел над важным эссе об «Антихристе», подходит к моему столу какой-то парень, которого я до этого в глаза не видел, и, склонившись над моим плечом, начинает с сарказмом в голосе вслух читать все то, что я только что понаписал. Мне не понадобилось выяснять ни кто он такой, ни что он там задумал, – единственная мысль в голове: «Заплатят ли мне за неделю вперед?» – и она нещадно била по мозгам. Когда пришло время попрощаться с моим благодетелем, мне стало немного стыдно за себя, особенно когда он, не давая мне опомниться, сказал – прямо как в душу пернул: «Я пытался выхлопотать для вас жалованье за неделю вперед, но меня и слушать не стали. Сожалею, но больше я ничем не могу вам помочь, – вы, знаете ли, сами себе все портите. Сказать по правде, я по-прежнему верю в вас всей душой, но, боюсь, какое-то время вам туго придется. Такие, как вы, всюду не ко двору. Когда-нибудь из вас наверняка выйдет великий писатель – есть у меня такое чувство. Ну а теперь – прошу прощения, – добавил он, тепло пожимая мне руку, – мне надо повидать босса. Удачи вам!»