Ольга Шумяцкая - ...И другие глупости

С того вечера Настоящий Джигит и Мышка зажили здоровой семейной жизнью. Летом Настоящий Джигит повез ее в свой аул. Мышка очень боялась, как примет ее свекровь, потому что у Мышки, знаете ли, нос. Но волновалась она напрасно, потому что там, в ауле, у всех, знаете ли, носы. Хотела написать «даже два», но это было бы художественной вольностью и вообще неправдой жизни. Мышкин нос там очень котировался, и местные девушки называли его «пымпочка». Он был среди этих девушек самый маленький. Еще местных девушек очень забавляло, что у Мышки нет усов. Они привыкли, что у приличной девушки должны быть усы, а тут нет — забавно. Усов у Мышки действительно не было. Потому что окрас у нее пастельный и даже слегка пожухший, а такой окрас не предполагает ношение усов. Местные девушки водили пальчиком у Мышки под носом, там, где, по их мнению, должна была располагаться эта гордость и краса, и смеялись гортанным смехом. А одна особо чувствительная девушка, которая до появления Мышки имела на Настоящего Джигита далеко идущие виды, даже распустила про нее нехорошие слухи. Будто бы Мышка каждое утро идет к горной речке и там втайне от общественности сбривает усы, таким образом проявляя пренебрежение к национальным традициям своего мужа. И девушки даже думали Мышку побить. И вышли утром на речку. И там на берегу действительно сидела Мышка. И стирала джигитские кальсоны. И когда она вернулась в аул, весь аул пел, танцевал, жарил шашлыки и дудел в дудук в ее честь. И свекровь подарила ей тандыр — чтобы врыть его в землю и печь лепешки. Этот тандыр до сих пор торчит у Мышки дома. Она разводит в нем кактусы.

В быту Настоящий Джигит оказался примерно таким же, как тандыр, — тяжелым и неповоротливым. Он привел Мышку в свою квартиру, завел на кухню, подвел к плите и молча указал ей ее место. Он вообще все делал молча. С тех пор Мыша с этого места не сходила. Шаг влево — шаг вправо расценивался как побег. При всем при том Джигит был не особенно общителен. Мышкиных друзей не признавал. Шумных застолий не любил. И в этом смысле давал все основания сомневаться в своем кавказском происхождении. Однажды бедная Мыша собрала человек двадцать на день рождения. А Джигит не явился. Не явился — и все тут. Мыша носилась по квартире с красными пятнами на щеках и палкой копченой колбасы в лапах. Делала вид, что вот сейчас, сию секунду порежет колбасу и все сядут за стол. А без колбасы никак. Оттягивала время. Голодные гости слонялись по углам и смотрели на колбасу с плохо скрытой ненавистью. Джигит пришлепал в девятом часу, плюхнулся за стол и тут же стал громко читать свои пионерские рассказы. Мыша порезала колбасу, но встреча с ней опять отложилась на неопределенное время — требовалось внимательно слушать Джигита.

Жизненное пространство Мышки Джигит заполнил грязной посудой, грязными носками и грязными обложками своих нереализованных в торговой сети рассказиков, которые пачками лежали по углам и которыми Джигит очень гордился. Он измерял свое творчество количеством экземпляров. Жизненный хронометраж Мышки заполнился тихими домашними радостями. Утром она подавала Джигиту кофе, вечером — чай. В перерыве между кофе и чаем бегала по магазинам и готовила национальные блюда с труднопроизносимыми названиями. Национальные блюда подавались Джигиту в специальной плошке с национальными же разводами. Джигит хлебал блюдо и был задумчив и тих. Когда блюдо не подавалось — а такое случалось раз в год по Мышкиной болезни — он страшно скандалил и требовал у Мышки немедленно предъявить бюллетень с печатью и подписью главврача поликлиники. Мышка плакала, грозилась уйти к маме, но вставала и плелась к плите. Ходить с ней по городу вследствие насыщенной семейной жизни стало решительно невозможно. Мышка забегала в каждый продуктовый магазин, долго разглядывала какую-нибудь заплесневелую колбасу, приценивалась и вздыхала с чувством глубокого удовлетворения:

— А у нас на двадцать копеек дешевле!

Она вообще сильно гордилась всем, что «у нас», и осуждала все, что «у вас». Так ей легче было жить. Все-таки какая-то иллюзия самореализации.

С годами Настоящий Джигит обнаглел, совершенно перестал слушаться — он и раньше-то был не по этой части, однако к столу всегда садился очень послушно, — уходил то в запой, то в загул, денег в дом не давал, рассказы не писал и перебивался лекциями о вреде курения в местном ЖЭКе. Он когда-то с присущим ему публицистическим напором написал статью о пагубных пристрастиях молодежи и с тех пор ездил с ней по городам и весям — пропагандировал здоровый образ жизни. Когда Мышка решила все-таки защитить свой филфаковский диплом, Джигит почувствовал опасность. Жена с дипломом его не устраивала ни по каким параметрам. Мышка уехала ко мне и просидела выходные на кухне, пытаясь нацарапать какие-то свои мыслишки на листе бумаги. Компьютеров тогда не было. Джигит звонил ровно пятьдесят два раза (я считала) и грозился немедленно выброситься из окна. В общем, диплом Мышка так и не защитила. Неуч она у нас. Мышка даже хотела применить к нему одно радикальное средство и ходила к соседке тете Мане узнавать, как сосед дядя Ваня после этого средства не отдал Богу душу. Но об этом — позже.