— Зачем вы вообще это затеяли? — спросил я.
Он обернулся. Братья заахали.
— Ой, Юрий Николаевич, не нервничайте, вы же за рулем.
— У вас гуманитарное образование? — осведомился профессор.
— Да полно вам, — сказал я, — при чем тут мое образование.
— Вы не понимаете, какое гениальное открытие…
Он чуть не врезался в грузовик. И резко тормознул. Нас тряхануло.
Когда мы прибыли, три пожарные машины уже были на месте. Плюс любопытствующие, творящие свои устные предания, свое произведение, вот именно увидевшее свет, но как бы без фиксации. Профессор остался в машине. Братья со сдавленными стонами ринулись во двор. Я некоторое время посидел с Юрием Николаевичем, мы помолчали, потом и я пошел во двор через ряды зрителей и борющихся со шлангом или пожарным рукавом пожарников, напоминающих о Лаокооне. Полквартиры выгорело дотла. Пожарные разворотили паркет своими орудиями — пиками? топориками? алебардами? ледорубами? Клочья пены. Потоки грязной воды. Вид у близнецов был такой, словно они уже побывали на том свете: заострившиеся носы, запавшие глаза, голубые губы, бледные лица; давно не видал я, чтобы люди так убивались в наше ко всему привычное время. Эммануил Семенович раскачивался из стороны в сторону сжав руками виски. Я подошел к Валериану Семеновичу и увидел взаправдашние слезы, стираемые белыми некогда перчатками, потеки размазанной по щекам копоти. Братья как бы внезапно потеряли огромную семью; столики маркетри, картины в золоченых рамах, кресла на львиных лапах представляли для них совершенно не то, что для меня; мне вдруг стало стыдно и странно, что мне абсолютно чихать было на тетушкино наследство, воображение мое не вмещало ни искусствоведческих порывов, ни трепета перед красотами музейных реликвий прошлого, ни этих самых гипотетических предков, десятков людей, из следов прикосновений которых, дыхания, царапин на шкуре древесины состояла «патина времени». Я не мог разделить горя коллекционеров; мое тупое равнодушие было еще более неуместно, чем интерес собравшихся поглазеть, в общем-то все-таки живой интерес. Я ушел.
Машины Юрия Николаевича и след простыл. В доме моем на вешалке было пусто. По дороге домой я стал нервничать, очень обеспокоившись — что же мне теперь делать с Зоиными вещами, ее чемоданом и с драгоценностями повесившегося? То есть опять во мне проснулась дремлющая и взявшаяся невесть откуда психология преступника. Но ни чемодана, ни шкатулки я не обнаружил. Вторые ключи лежали на кухонном столе. Вскоре завел я новую записную книжку, и телефоны братьев и Юрия Николаевича переписывать в нее не стал.
Много позже наткнулся я на цитату Гёте, в коей говорил он о людях, раздражающихся без меры при виде человека, одетого в алое пальто в пасмурную погоду. Я вспомнил, что близнецы, несомненно, относились к этим гетевским раздражающимся; и еще я подумал, что в наших местах, полных тумана, снега, слякоти, морока и мороки, где народ норовит одеться в серое, черное, защитное, слиться с затерханными фасадами и бесцветной жизнью, подобных людей должно быть большинство, потому как дожились мы до такой точки, что любая нежить нас поживее, а существование, скажем, Африки или какого-нибудь Лазурного берега для нас прямое оскорбление и смертная тоска.
Я попал в Поток.
Я стоял посередине площади, мокрый до нитки. Проходившие мимо меня девушки в босоножках, женщины в цветных платьях, дети с игрушками и без оных, экстравагантно подстриженные юноши, мужчины, отягощенные портфелями, старушки-авосечницы и старики в очках с интересом на меня поглядывали.
Я не знал, что со мной произошло, почему я стою тут в таком виде. Поливальный грузовик меня охватил? в реку я свалился? под душ встал с перепою?
Прежде всего надо было сохранять спокойствие. Ни в коем случае не впадать в панику. По счастью, я слышал ранее о Потоке и кое-какой информацией на этот счет располагал. Весьма мизерной. Кое-какой кое-как на кой-то от кое-кого.
Интенсивность и длительность Потока оставались тайной. Когда смогу я вынырнуть из него — тоже. И смогу ли вообще.
Для начала следовало попытаться хотя бы контролировать происходящее. Фиксировать либо протоколировать, что ли?.. Я достал блокнот, на корешке которого золотом было выдавлено — «1939» (в каком это смысле? откуда я взял этот блокнот? чей он?), открыл желтоватый поблескивающий глянцем листок и под фразою, начертанной незнакомым почерком («сегодня мы благополучно прибыли из Хабаровска»), написал: «Амнезические явления. Утеря взаимосвязи событий и эпизодов. Стою на Д. площади в мокр.-? — кост.».
Читать дальше