Наталья Галкина - Хатшепсут

— А что это там за строение на холме виднеется? — спросил Джеймс.

— Вечный Грек там обитает. Полуодетый ходит. Бегает в сандалетках. С факелом. По праздникам жертвы богам своим поганым приносит. Поросенок наш к нему забежал надысь, спалил и поросенка. Небось врет, что в жертву-то принес, сам небось сожрал. Голодает. Виноград у него не растет. И бараны дохнут.

— А в рощице что за ларьки? — спросил Джойс.

— Фирмач наш. Ларьки у него — фирмы разные. Видите — вывески? «Регенераж». «Оживляж». Эти на источниках живой воды стоят. Убить готов, чтобы потом оживить, морда торговая, мизгирь скудоумный. «Ойл энд олл». Это не знаю что. Москательная, что ль? Дондеже понеже. Погодь, вьюноша, я вам гостинца вынесу.

Дети грянули на гуслях марш «Прощание славянки». Щедро одарив путешественников семечками и веригами, славянин поклонился им в пояс. То же сделали и мореплаватели. И пошли на берег ждать Перси Китса от графини; дня через два и дождались.

Перси шел, слегка пошатываясь. Под глазом у него был синяк, одежда в лохмотьях. Метрах в трех за Перси, покачивая бедрами, двигался к берегу задумчивый Окассен, а за ним с узелком бежала Николетта. За Николеттой поспешал сенбернар тяжелыми скачками. Он приговаривал:

— Тебя-то куда несет, безмозглая?

— Куда Окассен, — отвечала Николетта задыхаясь, — туда и я!

— Отговори ты ее, приятель, — сказал Перси, — ведь ее капитан за борт бросит в надлежащую волну.

— Я тебе не приятель, — сказал сенбернар и снова обратился к Николетте. — На что ты ему сдалась, Окассену своему? Он плевать на тебя хотел. У него свои дела.

— Не скажи, — сказал Окассен мрачно. — И шел бы ты, мутант, к своей Восьмой Марте.

— Николетта, — сказал Василий, — лучше шла бы ты.

— Куда Окассен, — сказала Николетта, — туда и я.

— Кем же ты ему приходишься, девушка? — спросил Джеймс.

— Кто она тебе, Опоссум? Как ты ее на гребентине представишь? — спросил Джойс.

— Она моя невеста, — сказал Окассен.

— Николетта, — сказал сенбернар, — быть тебе невестой до старости.

— А это, — сказал Окассен, — не твое собачье дело.

— Послушай, дружок, — сказал Перси Китс, — а ты, часом, не тово? Оставь ее в покое. Зачем она тебе?

— У нас родственные души, — упрямо промолвил Окассен. — Куда я, туда и Николетта.

— Василий, — сказал сенбернар, — будь человеком, возьми этого голубого героя на руки и волоки его на «Авось», а уж эту голубую героиню я тут сам придержу.

— Отойди, моралист, — сказал Окассен, — от тебя псиной пахнет. Василий, не подходи! Николетта, за мной!

Неизвестно, сколько еще продолжался бы их прибрежный полилог, если бы шум мотора летательного аппарата, сперва возникший в лазури как комариный писк, не стал оглушительным и не придал бы беседе мимический характер. Над беседующими завис винтокрыл, из брюха которого в мгновение ока вылетел трос со щупальцами на конце. Щупальцы ухватили Василия и повлекли его вверх.

— Прощай, Перси! — кричал, дрыгая ногами, первопроходец.

— Я с тобой, Вася! — кричал Перси в ответ.

Василий исчез. Черное брюхо винтокрыла захлопнулось. Некоторые время Перси Китс, близнецы, Окассен, Николетта и сенбернар бежали по прибрежному песку за синей тенью. Потом винтокрыл набрал высоту и скорость и скрылся из глаз. Николетта плакала. Окассен ее утешал. Джеймс и Джойс выражались.

— Что это у вас тут за погань летает? — спросил Перси у сенбернара.

— Первый раз вижу, — сказал сенбернар, — беспрецедентно.

Он сел на песок и чесал задней ногой за ухом. А потом сказал:

— Где-то здесь живет один психопат, на расстоянии мысли угадывает, — может, он поможет.

— Где живет? — спросил Перси.

— Не имею понятия, — отвечал сенбернар. — Может, деятель с сохой знает?

Славянин встретил их хлебом-солью. Вышли дети с гуслями и жена в кокошнике и кланялись. На вопрос Перси славянин только головой покачал:

— Знаю, что имеется ведун, да не ведаю, в каких палестинах. К язычнику идите, может, он, колодей, подскажет.

Компания направилась к Вечному Греку.

Вечный Грек в сандалиях и в стóле возлежал в атриуме и читал адаптированные «Мифы Древней Греции». В головах у него стояла амфора. От Вечного Грека несло спиртным, но он попытался встать при виде гостей. Это ему удалось, он принял античную позу и сказал:

— Бог всемогущий Зевес ниспослал мне гостей благородных. Гости, возлягте в тени, я вас вином напою.