Наталья Галкина - Хатшепсут

Первый и второй остров заселены были по образу и подобию всех островов мира; что касается третьего острова, то островитяне в какой-то момент под действием неопознанных полей и непроходимых энергетических уровней сломались и зажили наобум святых. Они открещивались друг от друга, а также от всего человечества и существовали на особицу. Именовались сии островитяне чурянами, потому что, чуть что не по ним, плевали через плечо, под ноги и прямо перед собой и злобно говорили: «Чур меня, чур!»

Бравые моряки высадились на острове в полдень после очередной порции склянок незадолго до рынды.

На берегу океана стоял высокий замок с зубчатыми башнями и подъемным мостом на ржавых цепях. Мост лежал на песке. Босой стражник в рыцарских доспехах и мотоциклетной каске молча преградил Василию, Перси, Джеймсу, Джойсу и Окассену путь, выразительно покрутив перед ними автоматом, и сказал:

— Барыня почивает и посетителей видала в гробу.

— Так то посетителей, — сказал Перси Китс.

После серии выразительных бросков и приемов карадо, дзютэ, самбо и румбо стражник уже без автомата сидел на мосту, вытирал кровь под носом и хныкал:

— Сволочи, пятеро на одного.

— Что же ты оружием балуешься, салажка? — спросил Перси.

— Автомат-то отдайте, он, чай, казенный, — сказал стражник, — мне графиня за него уши будет завивать.

Василий собрался было разрядить автомат, но стражник сказал — не заряжен, заряжать давно нечем, а получив оружие обратно, сообщил храбрецам: графиня опять всю ночь с алхимиком в башне что-то добывала, а теперь в блудуаре отсыпается.

— Дрыхнет красавица-то наша, — сказал стражник.

Графиня встретила первопроходцев в холле у камина. Ее небесноголубые глаза гармонировали. Лазоревый дортуаровый муар неглиже шуршал. От графини разило ароматом. Огромный сенбернар выступал рядом с хозяйкою.

— Садитесь, придурки, — сказал сенбернар.

Моряки попадали в кожаные кресла.

— Не бойтесь, мальчики, — сказала графиня, — он у меня мутант на местной почве. Николетта!

Пухленькая маленькая служаночка в чепчике выкатила бар на колесиках, при этом не преминула ненароком задеть локотком Окассена.

— Я наслышана о ваших стихах, — сказала графиня Перси Китсу.

Тот очень растрогался и прочитал экспромт о родинке на ляжке.

— Пойдемте ко мне, — сказала графиня, — слова перепишете.

Во время отсутствия графини Николетта покатила бар обратно и снова задела Окассена, на сей раз коленкою; Окассен, как ни странно, не протестовал.

Вошел алхимик, мрачный изможденный человек в остром колпаке и черном балахоне до полу. Морякам он еле кивнул и обратился к сенбернару:

— Где хозяйка?

— На стихи перешла! — сказал сенбернар, тяжело вздохнул и сплюнул. — Чур меня, чур.

Василий и близнецы распрощались с алхимиком и вышли из замка. Окассена не было видно, зато с кухни слышался смех Николетты.

— Заходите завтра, — сказал алхимик, — завтра золото добудем. И призраков у нас по средам много, побеседуете.

— О чем им с этим старьем говорить?! — желчно спросил сенбернар.

В кустах при дороге кто-то шевелился.

— Эй, славяне! — услышали из кустов путешественники.

— Это ты нам? — спросил Джеймс.

— Мы разве славяне? — спросил Джойс.

— Все люди славяне, даже негры, — сказали в кустах, — ибо все от славян произошли и туда же вернутся, дайте срок.

Моряки вошли в кусты.

На болотце стоял стриженный под горшок человек с сохою в посконной рубахе.

— Славянин я, — сказал он. — Чужеземцы, помогите оратаю.

Моряки немного поорали со славянином.

— Живешь тут, что ли? — спросил Джеймс.

— Сельским хозяйством занимаешься? — спросил Джойс.

— Живу, иноземцы, — сказал чурянин. — Ору. Жена моя за прялкою сидит, прёт. Дети на гуслях играют додекафонию. Графиня, западница проклятая, решила басурманский храм на нейтральной полосе заложить и назвать оный Наша Дама Из Парижа. Намекает на свое якобы хранцузское происхождение. А какая она, к ляду, хранцузская графиня? Типичная чалдонка. Магией и чарами досуг свой заполняет. Спектры опричь нее по ночам треплются. Дым сернокислый алхимик из сосудов поганых запускает; золото ищет, тварь, окружающую среду паскудит. Вместе с дымом космолетчицы голые на метлах из трубы сигают; космы распустят и летают, срамота, сила нечистая, с нами крестная сила. До седьмого колена у ей все якобы графини были, стервы из стерв, и всех Мартами звали. Потому и ейная кличка — Восьмая Марта.