Наталья Галкина - Зеленая мартышка

Он возил ее с собой, ему нравилось с ней путешествовать, города становились милее с ней рядом, Ревель, Прага, Варшава, Минск, Дерпт, Нюкке. В 1707 году, радуясь, что поход на Польшу отменен, войска остаются на зимних квартирах в Жолкиеве, Брюс вызывает к себе Марфу Андреевну. Шереметев пишет ему: “Ее милость генералша, а ваша сожителница едет к вам. Искиева уже поехала. Изволит ехать тихо: для того она по се число мешкатно изволила ехать, вкалуге заскорбела и несколко чисел жила, и посылала в Москву для дохтура, и за помощию Божиею отболезни есть свобода”.

Однако омрачена была их счастливая жизнь печальными обстоятельствами: две дочери их, Маргарита и Наталия, скончались в младенчестве; крестным одной из малюток был несчастный царевич Алексей. “Жемчужная моя, бисерная моя, — говорил Брюс плачущей жене, — сказал мне однажды мудрый человек: безгрешные животные, будь то кошка, собака, олень или птица, тотчас, погибнув, рождаются где-нибудь снова; может быть, безгрешные дочурки наши уже вернулись в этот мир, только мы того не ведаем”. — “Никогда не сравнивай моих детей с котятами или щенятами, слышишь, никогда!” — вскричала она. “Ты сказала: моих? Наших, дорогая. И это не сравнение, скорее, утешение”. — “Утешение?! Вот неуместное слово! Ты видишь: мы безутешны!”

Случалось ему (тогда он надолго запирался в кабинете, в мастерской, в башне, каждый день, месяц, два ли кряду) создать девушку-автомат, девочку-куклу, придав ее личику черты сходства с погибшим ребенком, подросшим в воображении его. Оба раза жена в приступе гнева ломала его великолепные печальные игрушки, оба раза он на нее за это обижался надолго.

И трудно было ему смириться с тем, что она умерла в его отсутствие, во время его отъезда.

Скульптор создал надгробие Марии Андреевны по заказу Брюса: горюющий муж, коленопреклоненный, черная фигура, перед белой мраморной стеною, разделяющей земной и загробный мир.

А на могиле самого Якова Вилимовича высечено было согласно завещанию его слово из герба Брюсов: “Fuimus” — “Мы были”.

Однажды ночью Саре приснилась никогда не виденная Сарою жена Яко. Она стояла в наклонном солнечном столпе у окна и с полуулыбкою читала вслух Брюсов календарь: “По обе стороны оных месяцев лета от Христа Спасителя текущие, при каждом же лете круг лунный и вруцелетие, по которому определяется пасхальная литера каждого года и вся пасхалия, так же новолуние и полнолуние в каждом месяце”.

В солнечное зимнее утро, заглянув в окуляр камеры-обскуры, Сара, к удивлению своему, заметила, что в картине с глашатаем на площади городка две фигуры исчезли, карлица расположилась вполоборота к зрителю, из окна правого домика выглядывала женщина в белом чепце. В тот же день из кладовой принес ей Ольвирий маленькие финские сани, доставившие ей немало веселья. К вечеру Сара открыла крышку стоявшей в углу безмолвствующей фисгармонии, стала играть.

Под шарманные звуки певали с Василисой и Авдотьей песни и романсы. “Не шей ты мне, матушка, красный сарафан, не входи, родимая, попусту в изъян. И я молодешенька была такова, пелися мне в девушках эти же слова”. Пели, точно прощались, простились. Путь санный уже лежал, телега дороги исполнилась двухколейной белой холодной пылью.

В конце весны, когда Урсина стала подыматься из снега, Сара написала отцу письмо: “Готова принять судьбу, хоть в монастырь, хоть замуж, за кого Вам угодно”.

Уезжая, она оглянулась, врата Глинок закрывались, в нише привратной кордегардии стояла статуя, обращенная к входящему, кто там, не страж ли какой, на увеличивающемся отдалении она уже не могла разглядеть деталей, только знала: стоящая в нише фигура глядит ей вслед, ждет ее, но не дождется больше никогда».

— Вот вчера подвозил в шарабане своем свою кузину, — говорил примчавшийся с опозданием в величайшем возбуждении в утильную контору Шарабан, — ту, что всегда садится на заднее сиденье, ей по дальнозоркости неприятно, когда у нее перед носом маячит лобовое стекло…

— Я запутался в твоих кузинах, — сообщил Лузин. — Ты бы лучше присвоил им какие номера, как Сплюшка родственникам.

— Зачем тебе разбираться в моих кузинах? — пожал плечами Шарабан. — Достаточно того, что разбираюсь в них я. Так вот, дед моей вчерашней пассажирки некогда собирал антикварную коллекцию, с ним я и ходил в коломенскую квартирку антиквара Константинова. Кстати, когда узнал я про побочного сына великого князя Константина Павловича и очаровательной француженки, я всех Константиновых (а бастарду дано было имя Константин Константинов) стал подозревать в родстве с царями.