Ирина Меркина - Клон в пальто

— И это правильно, — с энтузиазмом отозвался Антонов.

Еще он взял с собой ноутбук, чтобы работать в свободное от активного отдыха время, и новую книжку Пелевина. Это Рыжий-то, который серьезнее «Ночного дозора» ничего в руки не брал и вообще предпочитал боевики с Брюсом Уиллисом!

Но у Вандербильда и его жены было свое понятие об отдыхе, и они не дали Лешке заняться ноутбуком и «Священной книгой оборотня».

Жена герра Клауса была тощая жизнерадостная немка с уродливым именем Карла. «Не Клара, а именно Карла, та самая, что украла у Клары кораллы», — подмигнул Але Вандербильд, когда их знакомил. Карла ничего не поняла, но громко захохотала, выставив большие белые зубы.

— А ее девичья фамилия — Черномор? — набравшись наглости, спросила Аля у герра Клауса. Шутить так шутить.

Он ухмыльнулся, и они стали друзьями.

Всю неделю Карла Черномор без устали таскала Лешку по горам, рассказывала ему истории здешних мест (ее прадед был родом из Швейцарии), поила глинтвейном в окрестных кабачках — все это без малейшего намека на интимность. Приходя домой, в их отделанный сосной гостиничный номер, Рыжий падал на кровать и засыпал, успев сонно пробормотать:

— Какой воздух, какая красота, Алик! Тебе тут весело, правда? Ты не скучаешь?

Але было весело. Успешно избежав лыжной повинности, она гуляла по снежным аллейкам и старинным улицам с насмешливым немцем, который обычно молчал, если не отпускал однообразные шутки по поводу погоды, встречных лыжников и Алиных восторгов перед горами. Он ни о чем ее не спрашивал и не рассказывал о себе. У него был сухой галльский акцент, похожий на потрескивание оголенного провода. Когда он смотрел на нее сквозь мощные окуляры, она чувствовала себя мелким бриллиантиком под взглядом опытного ювелира. Чувство двойственное: стараешься блестеть, чтобы тебя оценили повыше, и трепещешь, что скоро продадут.

За день до конца отдыха Карла со своими кораллами неожиданно сорвалась и уехала в Авиньон на театральный фестиваль. Оказывается, она была крупной меценаткой и любила искать жемчужные зерна в навозной куче — талантливых артистов в толпе нищих комедиантов. Их она спонсировала, раскручивала, устраивала им выгодные гастроли, на которых сама неплохо зарабатывала, а тех, из кого получались полноценные звезды, через знакомых агентов продавала в хорошие театры за хорошие комиссионные. На Алин взгляд, это не очень походило на меценатство, но Клаус ей объяснил, что расходов на Карлино романтическое увлечение все равно получается больше, чем прибыли, ведь люди — самая ненадежная область вложения денег, особенно люди культуры и искусства.

— При слове «культура» я хватаюсь за кошелек, — с холодной улыбкой добавил герр Вандербильд. Это была одна из его шуток. Вслед за этим он предложил Леше и Але продолжить развлекаться уже не в холодных заснеженных горах, а на его яхте, пришвартованной в Марселе. Всего час лету — и мы у теплого моря.

Услышав о море, Аля покрылась мурашками, а Антонов сокрушенно покачал головой. Ему пора было возвращаться, ведь он ничего не успел сделать за эту неделю. Но если Аля хочет…

Это было сказано из чистой вежливости. Но Аля ответила: «Хочу» — и со злорадным удовольствием поймала Лешин удивленный взгляд. Что ты теперь скажешь, папочка?

Она знала женщин, которые всю жизнь резвились с оглядкой на строгого папика — мужа, за чей счет и творился этот бесконечный праздник непослушания. Даже в самые разухабистые моменты у светских красавиц глаза были на затылке: не идут ли «родители». И потому они напоминали маленьких девочек, которым в день рождения позволили побеситься в комнате с подружками.

У Али все складывалось по-другому. В их семье она была строгим родителем, а Лешка — беспутным подростком. Это он оглядывался, не идет ли она, хотя без особого страха: оглядывание и последующее наказание были частью их игры в дочки-матери. Теперь расклад поменялся, и Аля решила испытать безукоризненного джентльмена — как он будет вести себя со строптивой дочкой?

Она была уверена, что он запретит ей ехать с Клаусом. Ей было страшно интересно, в каком тоне Рыжий станет защищать свою супружескую собственность. «Скорее всего, объяснит, что это неприлично», — предполагала она, обдумывая свою реакцию: оскорбленно фыркнуть в лицо? Назвать домостроевцем и тираном?

Он не сказал ничего. Аля ждала до упора, пока он собирался и давал ей последние напутствия — беречься от солнца, не купаться в холодной воде, — растерянно приняла прощальный поцелуй, и… И все. Антонов уехал в аэропорт на желтом такси, а она осталась со скрипящим, как старое кресло, Клаусом. Немец-перец-колбаса. Что она теперь с ним будет делать?