Себастьян Фолкс - И пели птицы… [litres]

Он ощущал себя деревянным брусом, который у него на работе раскалывали пополам, – сначала вонзая в торец топор, потом ставя брус стоймя на землю заднего двора и прорубая сверху донизу. Полено расходилось легко, без зазубрин и заусениц.

В следующие дни он исправно ходил на работу. Появлялся там в положенный утренний час, здоровался с другими рабочими. Ругался и сплевывал, когда зуб пилы налетал на сучок и она застревала в зернистой древесине. Смотрел, как из его рубанка выползает длинная стружка. Шлифовал дерево тремя обладавшими разной степенью жесткости листами наждачной бумаги, а покончив с этим, проверял подушечками пальцев гладкость шлифовки. В полдень ощущал на языке сладкий анисовый вкус и смотрел, как вязкая жидкость клубится, затуманиваясь, в его стакане, соединяясь с подливаемой водой. Разговаривал с рабочими, обменивался с ними анекдотами, ничем не показывая, что жизнь его изменилась.

По вечерам он кое-как стряпал себе на кухонной плите, что мог, из крольчатины и помидоров. А после сидел перед огнем, смотрел на угли и пил вино, бутылку за бутылкой.

Она ушла, решив, что еще сможет спасти свою душу. Вернулась домой, потому что боялась будущего и верила, что ей все же удастся восстановить естественный порядок вещей. А у него выбора не было: он должен продолжать начатое.

Допив вино, он поднимался наверх и ложился, не разуваясь, на белое покрывало их общей кровати. В голове не было ни одной мысли.

Он лежал и смотрел в темноту за окном.

И чувствовал, как тело охватывает холод.

Джек Файрбрейс лежал в сорока пяти футах под землей, повернувшись лицом к сотням тонн нависавшей над ним французской почвы. Он различал деревянное пыхтение насоса, который накачивал воздух в туннель. Большая часть этого воздуха достигала Джека уже многократно использованной. Спину его подпирала деревянная крестовина, вытянутые в сторону врага ноги упирались в глину. Специально приспособленной для этой цели лопаткой он отковыривал куски глины, наполняя ими мешок, который передавал затем своему напарнику Эвансу, и тот уползал с ним в темноту. Джек слышал, как молотки стучат по доскам, которыми за его спиной обшивали стены туннеля, однако там, где он трудился, на самом переднем краю, «в забое», никаких гарантий того, что проход удержится и его не засыплет глиной, не существовало.

Глаза Джеку заливал едкий пот, заставляя мотать головой из стороны в сторону. Туннель здесь был еще узок – четыре фута в ширину, пять в высоту. Джек бил и бил лопатой в глину перед собой, рубил ее так, словно ненавидел. Он уже потерял счет времени, проведенному в подземелье. Легче было не думать о том, когда его сменят, а просто рыть дальше. Чем упорнее трудился Джек, тем более легкой казалась работа. Прошло часов, наверное, шесть, а то и больше, с тех пор как он в последний раз видел дневной свет – если называть светом узкую полоску зеленой дымки, тянувшейся, озаряясь беспорядочными разрывами снарядов, над низинами, по которым пролегала французско-бельгийская граница.

Вернуться в местную деревню, где было расквартировано подразделение Джека, солдаты не могли. Бои на этом участке фронта шли настолько ожесточенные, что без поддержки подземных частей наземным не удалось бы удержаться в окопах. Но и минерам нужно спать, хотя бы время от времени, – в палатках, разбитых над входами в шахты, или в окопах пехотинцев.

Чьи-то пальцы стиснули локоть Джека.

– Джек. Ты там нужен. Тернер услышал что-то ярдах в двадцати отсюда. Пошли.

Эванс стащил его с крестовины, Джек с трудом повернулся, стянул с себя пропитавшуюся потом фуфайку и пополз за вилявшим задом Эвансом туда, где можно было встать на ноги. После глиняной стены, в которую он смотрел так долго, даже мгла уже обшитого досками участка туннеля показалась ему наполненной светом. Он поморгал в полумраке.

– Вот здесь, Файрбрейс. Тернер говорит, что слышал, как кто-то копошится за стеной.

Капитан Уир – нелепого вида всклокоченный человек в легких парусиновых туфлях и штатском свитере – подтолкнул Джека к испуганному Тернеру, отдыхавшему, опираясь на кирку, и даже в жарком туннеле подрагивавшему от усталости.

– Здесь, точно, – подтвердил Тернер. – Прижался ухом вот к этой доске, а за ней что-то шевелится. Это не наши, точно тебе говорю.