Себастьян Фолкс - И пели птицы… [litres]

В конце концов мать сбежала с мужчиной, с которым познакомилась в том доме. Говорили, что они уехали в Шотландию. Вскоре после этого деда арестовали за какое-то ерундовое прегрешение и посадили в тюрьму. Защита его основывалась отчасти на том, что ему приходится сидеть дома, воспитывать меня. Однако суд решил, что в опекуны он мне не годится, и распорядился определить меня в приют одного из тамошних городов. Я до того жил с бабушкой, бегал на свободе и был счастлив, как вдруг меня одели в подобие мундирчика, поселили в огромном кирпичном доме и поручили отшкрябывать дочиста полы и столы. Ну а кроме того, мы там учились, к чему я также привычки не имел.

Некоторые воспоминания о том доме останутся со мной до конца моих дней. Я помню, как пахло мыло, которым мы отмывали полы, помню, как льнула к коже приютская форма. Помню большой зал, такой высокий, что потолка его было почти не разглядеть, длинные столы, за которыми мы ели. Вообще говоря, мне и у бабушки было хорошо. Прежде я не видел такого множества людей, собранных в одном месте, и мне казалось, что все мы стали, попав туда, ниже ростом. Когда мы садились за столы, меня охватывал страх – будто каждого из нас низвели до положения порядкового номера, обратили в безымянное существо, никакой ценности как отдельная личность не представляющее.

Тех из нас, у кого были родные или просто знакомые, время от времени отпускали к ним погостить. Я проводил иногда денек с бабушкой и дедом. Его уже успели выпустить из тюрьмы. Как-то раз я, подравшись с местным мальчишкой, ударил его сильнее, чем хотел. Не помню, кто из нас затеял драку и по какому поводу. Наверное, виноват был я. Помню, как он повалился на землю, а я стоял над ним, пытаясь понять, что же я натворил.

Родители мальчика обратились в полицию, поднялся шум. Меня немедленно вернули в приют, потому что я был слишком мал, чтобы пойти под суд. Об этом случае написала местная газета, и человек по фамилии Воган, о котором я до того ни разу не слышал, должно быть, прочитал эту статью. Воган был богат, и когда он обратился к бабушке, предложив помощь, та страшно взволновалась. Он приехал в приют посмотреть на меня, у нас состоялся долгий разговор. Он убедился, что я умен, что мне нужно дать шанс, который позволил бы развить мои лучшие качества. И спросил, не буду ли я против, если суд назначит его моим опекуном. Я готов был на все, лишь бы выбраться из приюта, а дедушка с бабушкой только радовались тому, что нашелся человек, готовый принять на себя ответственность за внука.

На то, чтобы уладить все юридические формальности, ушел год. Воган был человеком в тех местах известным – мировым судьей, холостым, бездетным. Он настоял на том, чтобы днем я учился в школе, а вечерами занимался со мной сам. Я поселился в его доме, и он каким-то образом сумел добиться для меня места в классической школе.

– А что это?

– Школа, в которой преподают латынь, греческий и историю. А также учат пользоваться ножом и вилкой.

– Ты этого раньше не умел?

– Не в тонкостях. Я усердно впитывал все, чему меня там учили. А это было довольно трудно, поскольку я сильно отстал. Однако учителя очень мне помогали.

– Выходит, он стал твоим благодетелем, добрым джинном из сказки.

– Да. За вычетом одного обстоятельства. Я его не любил. Я думал, что он будет обходиться со мной как с сыном. Этого не случилось. Он всего лишь заставлял меня трудиться. Полагаю, он был своего рода социальным реформатором – вроде тех священников, которые посещают лондонские трущобы, чтобы помогать тамошним мальчишкам. Думаю, интерес к моему обучению заменял ему что-то такое, чем обделила его жизнь. Он никогда не проявлял ко мне никаких чувств, просто следил за моими успехами.

– Но ты должен был испытывать благодарность к нему.

– Я ее и испытывал. Испытываю и сейчас. Время от времени пишу ему. Когда я окончил школу, он подыскал для меня в Лондоне фирму, и та, проведя со мной предварительное собеседование, отправила меня за свой счет в Париж, чтобы я освоил французский и побольше узнал о текстильной промышленности. После этого я работал в Лондоне, снимая квартиру в районе, который называется Холлоуэй. А потом меня послали в Амьен.

Он с облегчением взглянул на Изабель. Сеанс самообнажения закончился.

– Вот и все.

Она улыбнулась.

– Все? Вся твоя жизнь? Ты кажешься мне таким взрослым, я думаю иногда, что ты старше меня. Наверное, все дело в твоих глазах. Больших и грустных.

И Изабель провела кончиками пальцев по его щеке.