Дэвид Лоуренс - Радуга. Цыган и девственница. Крестины

Ей ненавистна была мысль замкнуться в учительстве. Она противилась этому всем сердцем, но при одной мысли о замужестве и жизни со Скребенским в Индии среди европейцев, душа ее замыкалась и замирала.

Скребенский ждал, ждала она, все ждали определенного решения. Когда Антон начинал в разговоре с ней усиленно навязывать себя в качестве мужа, она чувствовала, как он ограничен. Но когда, с другой стороны, она начинала рассуждать о нем с Доротеей, то ловила себя на том, что может моментально выйти за него замуж, только из-за одного резкого расхождения с нею во взглядах.

Положение становилось почти смешным.

— Но ведь вы любите его? — спрашивала Доротея.

— Дело не в моей любви к нему, — возражала Урсула. — Я достаточно люблю его, во всяком случае гораздо больше, чем кого бы то ни было другого на свете. И никого другого я так любить уже не буду. Мы оба получили друг от друга все лучшее. Но меня совсем не интересует любовь. Она совсем не имеет для меня ценности. Меня совсем не интересует, люблю я или нет, есть у меня к нему любовь или нет. Разве это важно для меня?

Она презрительно пожала плечами. Доротея растерянная, испуганная, недоумевающая глядела на нее.

— Что же для вас важно? — спросила она раздраженно.

— Не знаю, — ответила Урсула. — Что-то, не связанное с определенной личностью. Любовь-люблю-любовь, что это, собственно, значит, что здесь заключается? Личное наслаждение. Но, ведь сама по себе любовь не дает никаких путей, ничего не указывает.

— Она и не должна указывать что-либо, — едко возразила Доротея, — я думаю, она имеет ценность сама по себе.

— Тогда на что она мне нужна? — воскликнула Урсула. — Если она ценна сама по себе и ничего кроме этого не дает, тогда я могу перелюбить сотню мужчин одного за другим. Почему я должна остановиться на Скребенском? Почему я не смею продолжить и быть последовательно близкой со всеми, кто мне придется по душе, если любовь ценна сама по себе? Есть такая масса мужчин, кроме Антона, которых я могла бы любить.

— Тогда вы не любите его, — возразила Доротея.

— Говорю вам, что люблю — почти так же, и даже, наверное, гораздо больше, чем тех, которых я хотела бы любить еще. Но дело в том, что в других мужчинах есть масса вещей, которыми Антон не обладает, и которые меня сильно привлекают к ним.

— Например?

— Дело не в примерах. Но все-таки глубокое понимание в некоторых людях, неоспоримое достоинство, прямота у тех, кто трудится, потом некоторая веселая, отважная страстность — человек, который бы действительно…

Доротея чувствовала одно: Урсула ищет чего-то, чего этот человек не в силах дать ей.

— Вопрос в том, — чего именно вы хотите, — прервала ее Доротея. — Других мужчин?

Урсула промолчала. Она сама опасалась этого. Неужели она была такою распущенной?

— Раз это так, — продолжала Доротея, — вам лучше выйти замуж за Антона. Иначе это может плохо кончиться.

Так из страха перед самой собою, боясь окончательно запутаться в противоречиях чувств и мыслей, Урсула решила выйти за Скребенского.

Подготавливая отъезд в Индию, он был теперь по горло занят. Ему надо было устроить денежные дела, попрощаться с родными. Теперь он был почти уверен в Урсуле. Казалось, она сдалась. Он приобрел свой обычный — важный, самоуверенный вид.

Наступил август. Скребенский должен был принять участие в большой увеселительной поездке в загородный дом на Линкольнширском взморье. Предполагался теннис, гольф, автомобиль, моторные лодки. Поездка устраивалась одной из его тетушек, леди, имевшей большие претензии на положение в обществе. Урсула получила приглашение провести с ними неделю.

Она отправилась туда против своей воли. Ее свадьба была назначена на 28-е число этого месяца, и затем 5-го числа они должны были отплыть в Индию. В глубине своей души, скорее в своем подсознании, она очень хорошо знала одно, что она ни в каком случае не поедет в Индию.

Она и Антон считались важными гостями, в виду предстоящей их свадьбы, и были устроены в большом бунгало. Это было большое здание с обширным центральным залом, двумя смежными кабинетами поменьше и рядом спален, выходивших в два противоположных коридора. Скребенского поместили в одном коридоре, Урсулу — в другом. Среди этой массы людей они вполне могли затеряться.

Как жениху с невестой, им предоставлялось быть наедине, сколько захочется. В этой толпе она чувствовала себя так странно и чуждо, что нигде не находила себе места. Такие многочисленные сборища пугали ее и обрекали на одиночество в окружении множества людей.