Дэвид Лоуренс - Радуга. Цыган и девственница. Крестины

Совсем стемнело. Шофер стал зажигать фонари. Скребенский в первый раз за все время шевельнулся, наклонившись вперед, чтобы посмотреть на шофера. Его лицо сохраняло просветленное, спокойное, почти детское выражение. Урсула прижалась к нему.

— Любовь моя, — сказала она полувопросительно, когда автомобиль помчался прежним ходом.

Он не проронил ни звука, не отозвался ни малейшим движением. Он допускал ее держать его руку в своей, он спокойно предоставлял ей целовать его в щеку. Слезы кончились, больше он плакать не мог. Теперь он вполне владел собой и отчетливо ощущал свое Я.

— Любовь моя, — повторила она, пытаясь добиться от него внимания. Но он сидел бледный, с помертвевшим лицом.

Скребенский посмотрел на дорогу и увидел, что они едут возле Кенсингтонских садов. В первый раз за все время он заговорил.

— Может быть, мы выйдем и пойдем в парк? — спросил он.

— Хорошо, — ответила Урсула спокойным голосом, слегка недоумевая, что будет дальше.

Спустя минуту он сказал шоферу:

— Остановитесь на углу Гайд-Парка.

Шофер кивнул, автомобиль продолжал идти тем же ходом. Наконец, они остановились. Скребенский рассчитался и пошел с нею в парк. Там играла музыка, и на кругу толпился народ. Постояв немного, они отошли в сторону и, отыскав темное местечко, уселись, держась за руки.

Наконец, после долгого молчания она спросила удивленным голосом:

— Что вас так огорчило?

Сейчас она действительно не понимала этого.

— Ваши слова, что вы совсем не хотите выйти за меня замуж, — ответил он по-детски просто.

— Почему же это вас так огорчило? — спросила она. — В этих словах не было для вас ничего нового.

— Я не знаю, я совсем не понимаю, как все это вышло, — произнес он тихо, смущенным голосом.

Она с большой теплотой ответила ему пожатием руки. Они сидели, почти прижавшись друг к другу, наблюдая за солдатами, гулявшими со своими подружками, и за бесчисленными огоньками фонарей, мелькавших по проезду за парком.

— Я не думала, что это вас так тревожит, — почти смутившись, сказала она.

— Дело в том, — сказал он, — что я был просто выбит из колеи. Но для меня — это все.

Это было сказано таким спокойным, безжизненным голосом, что ее сердце замерло от ужаса.

— Любовь моя, — сказала она, склоняясь к нему. Но слова эти были вызваны не любовью, а страхом и жалостью.

— Для меня это все… мне, кроме этого, ничего больше не надо… ни в жизни, ни в смерти, — продолжал он тем же безжизненным ровным голосом, говоря самую настоящую правду своей жизни.

— Кроме чего? — прошептала она угрюмо.

— Кроме вас, чтобы вы всегда были со мной.

Она снова почувствовала глубокий испуг. Неужели она поддастся этому? Она еще ближе прижалась к нему. Они сидели совсем тихо, прислушиваясь к отдаленному шуму города, к шепоту гулявших влюбленных, к шагам проходивших солдат.

Он почувствовал, что она дрожит.

— Вы замерзли? — спросил он.

— Немножко.

— Пойдемте, поужинаем.

Теперь он выглядел совершенно спокойным, имел решительный и сдержанный вид и был прекрасен. Казалось, он приобрел над собой особую своеобразную власть.

Они прошли в ресторан и выпили бутылку кианти, но его лицо сохраняло все ту же бледность.

— Не покидайте меня сегодня ночью, — сказал он, глядя на нее умоляющим взглядом. В эту минуту он был таким странным и безличным, что она снова почувствовала ужас.

— Но мои домашние? — сказала она, вздрогнув.

— Я объясню им… они знают, что мы обручены.

Она сидела бледная и безмолвная. Он ждал ответа.

— Пойдемте, — сказал он, наконец.

— Куда?

— В гостиницу.

Ее сердце сжалось. Ничего не ответив, она поднялась в знак согласия. В душе у нее было холодно и пусто, но она не могла отказать. Ей казалось это неизбежной судьбой, которая была ей не по душе.

Они отправились в итальянскую гостиницу и получили мрачную комнату с большой, опрятной постелью. На потолке над кроватью был нарисован в виде медальона большой букет цветов. Он ей понравился.

Он пришел к ней и крепко прижался, охватив ее своими стальными объятиями. В ней вспыхнуло желание, но сердце оставалось холодным. В эту ночь они испытали неистовую, чрезвычайную страсть, давшую им глубочайшее удовлетворение.

Он заснул, держа ее в объятиях, и всю ночь не выпускал ее. Она лежала, покорная и согласная, но сон ее не был глубок и не принес ей отдыха.

Утром она проснулась от плеска воды во дворе. Солнечные лучи пробивались сквозь решетчатое окно. Ей казалось, что она находится в какой-то чужой стране, и Скребенский — злой дух возле нее.