Дэвид Лоуренс - Радуга. Цыган и девственница. Крестины

Наступил обеденный перерыв. Печальная, ошеломленная, растерявшаяся, она направилась завтракать в учительскую комнату. Никогда еще не чувствовала она себя в такой степени чуждой жизни. Ей казалось, что она только что освободилась от какого-то ужасного состояния, где все было, как в аду, одним из звеньев жестокой, злой системы. Но полного чувства свободы она не испытывала, ее страшило послеобеденное время.

Первая неделя прошла в полном смятении. Она не знала, как взяться за учение и сознавала, что никогда этого не постигнет. Время от времени к ней на урок являлся мистер Гарби, чтобы посмотреть, чем она занимается. От одного сознания присутствия этого грозного, властного человека она чувствовала, что у нее уходит из-под ног почва, что она делается такой нереальной, колеблющейся, как бы несуществующей. А он продолжал стоять, наблюдая за ней со своей любезной улыбкой, за которой таилась угроза. Он молчал, предоставляя ей продолжать свои занятия, а она чувствовала, что у нее душа расстается с телом. Потом он так же безмолвно удалялся, и его уход звучал насмешкой. Класс был его классом, а она была трепещущим, подчиненным созданием. Он колотил учеников, придирался и ругался, они ненавидели его, но он был хозяином, и его слушались. И хотя она была ласкова и внимательна со своим классом, они принадлежали мистеру Гарби, а не ей. Как твердый, устойчивый механизм, он присваивал себе всю власть, и класс признавал её. И вся власть в школе исходила от него.

Вскоре Урсула начала бояться его, а в глубине души появилось настоящее чувство ненависти, потому что она презирала его, хотя он и был ее повелителем. Ненависть все усиливалась. Все остальные учителя также ненавидели его и всячески раздували это. Он повелевал ими и детьми, он был центром власти и авторитета. Казалось, у него было одно стремление, одна цель в жизни — неограниченная власть над школой. Учителя были для него такими же подвластными существами, как и ученики. За одно то, что они могли иметь какой-то авторитет, он испытывал к ним бессознательную ненависть.

Урсула не могла заставить себя относиться к нему хорошо. С самого первого дня она была восстановлена против него и его дочери. Она подружилась с учительницей третьего отделения, Мегги Шофильд. Мисс Шофильд было около двадцати лет, это была дружелюбная девушка, державшаяся в стороне от остальных учителей. Она была почти красива, задумчива и, казалось, жила в другом, более ласковом мире.

На вторую неделю пребывания Урсула решила обедать в комнате мисс Шофильд. Классная комната третьего отделения находилась отдельно; по обеим сторонам ее были окна, выходившие во двор. Подобное убежище было истинным отдыхом среди школьного хаоса. На окнах стояли горшки с хризантемами, ветки осенних листьев, кувшин с ягодами; на стенах висели картины, репродукции Греза и Рейнолдса; такая обстановка доставляла Урсуле радость, так как в ней чувствовался отпечаток чего-то личного и индивидуального, находившего в душе живой отзвук.

Был понедельник. За неделю пребывания в школе она привыкла к окружающей обстановке, оставаясь внутри такой же чуждой ей. Она ждала обеда вместе с Мегги, это всегда бывало самым приятным впечатлением дня.

В обеденный перерыв ее дети шумно выкатились из класса. До сих пор она не представляла себе, какую ошибку она делает своей поверхностной терпимостью, добротой и предоставлением всего на волю судьбы. Дети ушли, она освободилась, только этого ей и надо было. Она поспешила в учительскую комнату. Мистер Брент, сидевший на углу стола за своим рисовым пудингом, пристально поглядел на нее несколько минут.

— Если бы я был на вашем месте, мисс Бренгуэн, — начал он грозным голосом, — я бы подтянул свой класс.

Урсула испугалась.

— Вы думаете? — сказала она любезным голосом, чувствуя ужас. — Разве я недостаточно строга?

— Потому что, — продолжал он дальше, не обращая на нее ни малейшего внимания, — если вы их не возьмете в ежовые рукавицы, то они сядут вам на голову. Они будут всячески унижать вас и издеваться над вами, пока Гарби не воспользуется случаем, — тем дело и кончится. Следующие шесть недель вам уже не придется быть здесь, — тут он набил себе рот картошкой, — если вы не возьмете их в ежовые рукавицы.

— Да, но… — тут Урсула оборвала речь, взволнованная, раздосадованная и жестоко напуганная.

— Гарби и не подумает помогать вам. К этому он собственно и клонит — он пустит дело на самотек и будет поглядывать, как ваше учение катится под гору, пока вы сами не вымететесь, если только он не выметет вас раньше. Меня-то это вообще ни с какой стороны не касается, и я говорю это только потому, что после вас останется класс, с которым, я надеюсь, мне не придется возиться.