Фредрик Бакман - Медвежий угол

Давид отпустил ее дрожащую руку. Он мимоходом похлопал Амата по плечу, дотронувшись до его шеи большим пальцем, и посмотрел ему прямо в глаза. Молча. Этим все было сказано.

Затем двинулся в другой конец раздевалки к Вильяму Литу, погладил его по щеке и прошептал:

– Мы играем только ради себя, Вильям. И больше ни для кого. Ты и я, только ради нас. Мы пришли сюда по собственной воле. Остальные здесь ни при чем.

Вильям кивнул и вытер глаза.

Бубу непрерывно барабанил ногой по полу. Он не мог сидеть тихо. Когда Бенгт вышвырнул за дверь всех родителей, включая Магган, тишина стала нестерпимой. И тут уж Бубу не выдержал – в отличие от Кевина и Беньи молчать он никогда не умел; ему необходимо было встать посреди раздевалки и оказаться в центре внимания. Сколько себя помнил, он боялся остаться в углу, забытым и непризнанным. Бубу видел, что лучшие друзья понурили головы, и ему так хотелось выйти вперед и произнести пламенную речь – как в кино, – но слов у него не было. Да и голоса. Просто хотелось разрушить тишину. Он поднялся, прокашлялся и сказал:

– Эй, парни, знаете, что говорит на прощание одна лесбиянка-вампир другой?

Юниоры удивленно подняли глаза. Бубу ухмыльнулся:

– Увидимся через месяц!

Послышались смешки, Бубу этого хватило, чтобы продолжить:

– А знаете, какая у лесбиянок самая частая причина смерти?

Несколько парней опять засмеялись.

– Волосяные шары в желудке! – прогрохотал Бубу и тотчас перешел к финальному аккорду: – А знаете, почему лесбиянки не едят заливного? У них нет хрена!

Раздевалка взорвалась от хохота. Парни смеялись то ли над шуткой, то ли над ним самим, – ему было без разницы. Главное, что смеялись. На гребне успеха Бубу повернулся к Давиду, стоявшему с каменным лицом, и спросил:

– А ты что нам расскажешь, коуч?

В раздевалке снова воцарилась тишина. Давид не шелохнулся. Бубу сначала покраснел, потом побелел. Но тут на помощь, а может, на беду Бубу пришел Бенгт, который, прокашлявшись, встал с банкетки и сказал:

– А знаете, отчего у Бубу после секса глаза слезятся и уши болят?

Бубу беспокойно заерзал. Кое-кто из парней захихикал в ожидании шутки. Бенгт подозрительно широко улыбнулся:

– От перцового баллончика и полицейской сирены!

Хохот сотряс комнату. В конце концов даже Давид улыбнулся. Впоследствии он не раз мысленно вернется к этой сцене: всегда ли шутка – только шутка, не слишком ли грубой была именно эта, что допустимо в раздевалке, а что – вне ее? Можно ли перейти некие границы, чтобы снять напряжение и нервозность перед матчем, или ему следовало остановить Бенгта, встать между ним и парнями и что-то сказать? Но он ничего не сделал. Стоял и слушал, как они смеются. Он вспомнит об этом, когда вернется домой и посмотрит в глаза своей девушке. Он никогда этого не забудет.

Сидевший в своем углу Амат и сам не заметил, как расхохотался. Потому что это колоссальное облегчение. Он почувствовал себя частью команды. До чего же приятно встроиться в общий хор! Он будет стыдиться этого всю свою жизнь.

Беньи проснулся, только когда Кевин потряс его за плечо. Один из его величайших талантов заключался в способности проспать и прения о тактике Магган и Давида, и шутки Бенгта. Плюс у него имелось исключительное право реализовать этот свой талант. Всегда находились родители, недовольные поведением Беньи на площадке и за ее пределами, но Давид твердил одно: «Если другие игроки добьются хоть малой толики результатов Беньи на льду, пусть спят хоть на скамье запасных».

Бубу опустился на банкетку совершенно уничтоженный – каким только может ощущать себя подросток, которого только что унизил взрослый на глазах лучших товарищей. Но к нему подсел другой взрослый, положил руку на плечо и провел большим пальцем по шее. Бубу поднял глаза. Давид улыбнулся ему.

– Ты знаешь, что ты самый самоотверженный игрок в команде?

Бубу сжал губы. Давид наклонился к нему:

– Сегодня вечером будешь играть в третьем звене, и я знаю, что ты страшно расстроен.

Бубу собрал все силы, чтобы не разреветься. Все эти годы он был лучшим защитником команды, его всегда выручали габариты и сила, но в последнее время неумение держаться на коньках давало о себе знать. Сначала его разжаловали до защитника второго звена. А теперь и вовсе перевели в третье. Давид ласково обхватил ладонью его затылок и, посмотрев в глаза, сказал:

– Но ты мне нужен. Ты нужен команде. Ты так же важен. И я хочу, чтобы сегодня ты выложился на все сто, в каждой смене. Мне нужна вся твоя кровь до последней капли. Если сделаешь это, если поверишь мне, то обещаю – я никогда тебя не предам.