Фредрик Бакман - Медвежий угол

Мальчишки, игравшие в хоккей, подняли головы и уставились на Ану. На одном был свитер с номером девять. По выражениям лиц было понятно, о чем говорят у них дома. Другой мальчик плюнул перед собой. Потом все отвернулись.

Отец подошел, положил руку на плечо Аны и почувствовал дрожь, словно дочь вот-вот не то закричит, не то заплачет.

Почти половину своей жизни Закариас готовился свести с ней счеты. Раз за разом продумывал детали. Такое место, чтобы они увидели. Чтобы потом с этим жили. «Это вы сделали». Ничего особенного не понадобится. Веревка, кое-какие инструменты, подставка для ног. Хорошо бы табуретка, но перевернутое ведро тоже сойдет. Его он держал в руке. Все остальное сложил в рюкзак.

Единственное, что останавливало его до сих пор, – это Амат. Такого друга, как он, было достаточно. С Лифой Закариас никогда так не дружил, только через Амата, но, когда Амата взяли в юниорскую команду и он выбрал себе другую жизнь, для Закариаса все кончилось.

Он жил только благодаря Амату. В самые темные, самые тяжелые ночи Амат говорил ему: «Однажды, Зак, ты станешь богаче и сильнее, чем эти свиньи. И тогда ты проявишь милосердие. Потому что ты знаешь, как больно бывает от собственного бессилия. И ты не причинишь им зла, хотя мог бы. И мир станет лучше».

Таких друзей, как в пятнадцать лет, у тебя больше не будет. Сегодня Закариасу исполнилось шестнадцать. Он вошел в школу, не обращая внимания на сигнализацию. Поставил ведро на пол.

Жанетт смотрела на пол, ее сердце выскакивало из куртки. Под ногами у нее была большая лужа, она медленно ширилась. Жанетт стояла почти у самого входа, рядом со шкафчиками старшеклассников. В ноздри ударил резкий запах. Брат подошел ближе, два фонарика светили в одну и ту же точку.

– Что это? – спросил брат.

Отец услышал, как Ана скрипит зубами, и шепнул:

– Они просто боятся, Ана, им просто нужен козел отпущения.

Ане хотелось заорать во всю глотку. Распахнуть дверь соседского дома, сорвать зеленый флажок и гаркнуть: «Почему бы вам не выбрать КЕВИНА в козлы отпущения, а?» Ей хотелось кричать так громко, чтобы и другие соседи здесь, на Холме, ее тоже услышали. Кричать, что она обожает хоккей. ОБОЖАЕТ! Но она девчонка, а что будет, если она расскажет об этом какому-нибудь парню? Он ей на это скажет: «Вот как? Ты любишь хоккей, хотя ты девчонка? О’кей. Кто выиграл Кубок Стэнли в 1983 году? А? А кто был седьмым по набранным очкам в 1994-м? А? Если ты так любишь хоккей, отвечай!»

В Бьорнстаде девчонкам нельзя просто любить хоккей. Им лучше не любить его вообще. Потому что, если ты любишь игру, значит, ты лесбиянка, а если игроков – то шлюха. Ане хотелось припереть к стенке чертова соседа и объяснить ему, что раздевалка, в которой сидят и шутят свои тупые шуточки парни, в конце концов становится консервной банкой, поэтому взрослеют они медленнее, а некоторые гниют изнутри. У них нет подружек, и женских команд в их городе тоже нет, поэтому они думают, что хоккей принадлежит им одним, а тренеры учат их не «отвлекаться» на девчонок. Поэтому они думают, что девчонки существуют только для того, чтобы их трахать. Она бы рассказала ему, как все мужики в этом городе восхваляют их, когда они «борются» и «не сдаются», но ни одна живая душа не научила их, что, когда девушка говорит «нет», это значит «НЕТ»! И проблема с этим проклятым городом не в том, что парень изнасиловал девушку, а в том, что все делают вид, будто он этого не делал. И теперь все остальные парни будут считать, что то, что он сделал, – нормально. Потому что всем наплевать! Ане хотелось залезть на крышу и закричать: «Вам насрать на Маю! И, если уж на то пошло, то и на Кевина тоже! Потому что они для вас не люди, а предметы заявленной ценности. Просто Кевин котируется выше, чем Мая!»

Ей бы многого хотелось. Но улица была пуста, и Ана молчала и ненавидела себя за это.

– Что это на полу? – повторил брат.

– Вода, – ответила Жанетт.

Она знала, что мало кто из учеников способен проникнуть в здание, – неважно, сработает при этом сигнализация или нет. Она не знала, входило ли в намерения этого ученика управиться прежде, чем приедет охранная фирма, или ему было все равно.

На первом уроке в то утро Жанетт заменяла учителя в девятом классе. Она заметила, что у Закариаса руки в краске. От него резко пахло моющим средством. На шкафчике в коридоре больше не было написано «шлюха», потому что парень всю ночь оттирал дверцу. Он знал, что чувствует тот, кому другие делают больно только потому, что могут сделать больно. Знал, как сильные в этом городе поступают со слабыми.