Найэл и Мария сидели бок о бок на речном трамвайчике, который плыл к Сен-Клу. Париж, прекрасная призрачная дымка, остался позади. Они сидели на верхней палубе и ели вишни, бросая косточки на головы пассажиров. Поверх вечернего платья Мария накинула пиджак Найэла из верблюжьей шерсти. Платье было зеленого цвета, и яшмовые серьги Селии безупречно подходили к нему.
– Дело в том, – сказала Мария, – что мы никогда не должны расставаться.
– Мы никогда и не расставались, – сказал Найэл.
– А сейчас? – спросила Мария. – Ты в Париже, я в Лондоне. Это ужасно. Для меня это невыносимо. Именно поэтому я так несчастна.
– Разве ты несчастна?
– Очень.
Она выплюнула вишневую косточку на лысину пожилого француза. Тот посмотрел наверх, готовый разразиться проклятиями, но, увидев Марию, улыбнулся и поклонился ей. Затем он огляделся в поисках лестницы на верхнюю палубу.
– Я так одинока, – сказала Мария. – Меня никто не смешит.
– Через несколько недель тебе будет не до смеха, – заметил Найэл. – У тебя начнутся репетиции.
Пароходик, пыхтя, плыл по извилистой реке, обрамленной погруженными в тень деревьями. На набережные опустились сумерки. В воздухе витали шумы и запахи Парижа.
– Давай уедем, – сказал Найэл. – Вот так, все бросим и уедем.
– И куда же мы могли бы уехать?
– Мы могли бы уехать в Мексику.
Они держали друг друга за руки и смотрели поверх реки на деревья.
– Шляпы с остроконечными тульями… – сказала Мария. – Не думаю, что мне нравятся мексиканские шляпы.
– Тебе и не нужна шляпа. Только туфли из особой кожи с запахом.
– Ни ты, ни я не умеем ездить верхом, – сказала Мария. – А в Мексике обязательно надо уметь ездить верхом. Мулы. И все вокруг стреляют.
Она смяла бумажный пакетик из-под вишни и бросила его в реку.
– Дело в том, – сказала она, – что я вовсе не уверена, хочу я уехать или нет.
– Дело в том, – сказал Найэл, – что я предпочел бы жить на маяке.
– Почему на маяке?
– Ну, на мельнице. В хмелесушилке. Или на барже.
Мария вздохнула и прислонилась к плечу Найэла.
– Надо смотреть фактам в лицо: мы никогда не будем вместе, – сказал Найэл.
– Мы могли бы быть вместе… иногда, – сказала Мария, – время от времени. До Сен-Клу еще далеко?
– Не знаю. Почему ты об этом спрашиваешь?
– Так, любопытно. Мы должны успеть… кабаре, Фрида, твои песни.
Найэл рассмеялся и обнял Марию.
– Видишь ли, – сказал он, – для тебя побег – своего рода игра, представление. А Сен-Клу – все равно что Мексика, только ближе.
– Мы могли бы сделать из этого символ… – сказала Мария. – Нечто такое, к чему мы всегда стремимся и чего никогда не обретаем. Нечто такое, что всегда остается вне пределов досягаемости. Кажется, есть одно стихотворение, которое начинается словами: «О господи, Монреаль!» Мы можем сказать: «О господи, Сен-Клу!»
Повеяло холодом. Мария застегнула пиджак на все пуговицы.
– Вот что мы можем сделать, – сказала она. – Мы можем получить лучшее от обоих миров, вернувшись в Париж через Булонский лес на такси. Такси может ехать медленно… специально. Скорее всего, шофер проявит тактичность.
– Во Франции шоферы никогда не оглядываются на заднее сиденье. Они слишком хорошо обучены…
– …Как бы то ни было, – словно продолжая прерванную фразу, проговорил Найэл, когда такси выезжало из Булонского леса, – я бы предпочел поехать в Мексику.
– Нищим выбирать не приходится, – сказала Мария. – И все же…
– Что все же?..
– Я все еще пахну горчицей?
А в Париже Папа, Фрида и Селия обедали в напряженной, натянутой атмосфере. Папа был раздражен и сердит. Он взял на себя труд навестить пасынка, а его пасынок и пальцем не пошевелил, чтобы увидеться с ним. Он оплатил проезд дочери из Лондона и ее проживание в гостинице, а она шляется по улицам, как венская проститутка.
Все это было громко высказано Фриде за обедом.
– Я умываю руки во всем, что касается этих двоих, – сказал он. – Найэл просто-напросто избалованный сводник. Мария – потаскуха. В обоих течет дурная кровь. Оба плохо кончат. Слава богу, у меня есть вот этот ребенок. Благодарение Богу за Селию.
Фрида только улыбалась и сигарета за сигаретой курила свой «Честерфилд». Возможно, она и в самом деле похожа на наставника, подумала Селия, на снисходительного, отзывчивого наставника.
– Они скоро появятся, – сказала Фрида. – Я и сама была молодой… в Париже. Когда-то.
Долгий обед закончился. Но впереди был ужин и кабаре. Папа молча оплатил счет, и они так же молча отбыли на машине в то место, которое Папа предпочел назвать boîte de nuit [46] Ночное кафе, кабачок (фр.).
.
Читать дальше