Дафна Дю Морье - Богема [litres]

Он уже проснулся и, сидя на кровати в халате, ел вареное яйцо. Выглядел он бодрым и подтянутым, словно проспал не пять, а двенадцать часов.

– Привет, моя дорогая, – сказал он. – Мне приснилось несколько совершенно поразительных снов. И во всех них какой-то малый из больницы старался вспороть мне живот кухонным ножом.

Селия села на край кровати.

– Должно быть, я выпил слишком много шампанского, – сказал Папа.

Зазвонил телефон.

– Займись им, дорогая, – попросил Папа, продолжая выбирать ложкой яйцо из скорлупы и макать кусочки тоста в желток.

– Звонит эта особа… Фрида, – сказала Селия, протягивая ему трубку. – Она уже звонила, когда ты спал. Она хочет поговорить с тобой.

Селия и сама не смогла бы объяснить, почему она соскользнула с кровати, подошла к двери, открыла ее и вышла в коридор. Она чувствовала беспокойство и непонятную неловкость. Оставив Папу разговаривать, она пошла посмотреть, не проснулась ли Мария.

Мария сидела на кровати, вокруг нее были разбросаны газеты.

– Ну наконец-то, – сказала она, – я думала, ты никогда не придешь. Все хорошие. А в «Дейли мейл» так просто отличная. Большая заметка, и целиком обо мне. В «Телеграф» еще одна, и тоже обо мне. Только одна рецензия не слишком доброжелательная, но и то главным образом по поводу пьесы, так что неважно. Взгляни, ты должна их прочесть. Садись. Что говорит Папа? Папа их видел? Папа доволен?

– Папа только что проснулся, – сказала Селия. – Он разговаривает по телефону.

– С кем? О чем, о спектакле?

– Нет. С этой женщиной, Фридой. Знаешь, та, которая жила в Париже. Кажется, Найэл сейчас у нее. Я ничего не понимаю.

– Как может Найэл быть у нее? Что ты имеешь в виду? Он, наверное, давно уехал. Его поезд отходит в девять часов.

– Нет, – сказала Селия, – нет. Он еще в Лондоне.

В коридоре загремели раскаты Папиного голоса.

– Мне надо идти, – сказала Селия. – Папа зовет меня.

С сильно бьющимся сердцем она побежала по коридору. Папа еще разговаривал по телефону.

– Проклятье, – кричал он. – Ему только восемнадцать. Повторяю, я не позволю совращать мальчика. В жизни не слышал ничего более чудовищного. Да, конечно, он умен, конечно, способен. Все это я твержу его чертовым учителям уже не один год. Никто меня не слушает. Но если мальчик умен и талантлив, это еще не значит, что я сдам его тебе на руки, чтобы ты совратила его… Париж? Нет, клянусь богом, нет! Мальчик восемнадцати лет! Что значит «голодает»? Я никогда не морил его голодом. Он ест все, что захочет. Боже мой, подумать только, что не кто-нибудь, а ты, один из моих ближайших друзей! И такой удар в спину! Да, да, это изнасилование, совращение и… удар в спину!..

Пылая гневом, он все говорил и говорил, а Селия тем временем стояла на пороге. Наконец он с грохотом бросил трубку.

– Что я тебе говорил? – сказал Папа. – Вот кровь его отца и дала о себе знать. Гнилая французская кровь его отца. Мальчик восемнадцати лет уходит из дома и спит с одной из моих самых старых приятельниц.

Селия в волнении смотрела на него. Она не знала, что сделать, что сказать.

– Я добьюсь, чтобы эту женщину выдворили из Англии, – сказал Папа. – Я не позволю. Ее выдворят из Англии.

– Найэл сказал, что она уезжает в Париж, – заметила Селия, – и он едет с ней.

– В нем говорит его гнилая кровь, – сказал Папа. – Я так и знал. Всегда предвидел что-нибудь подобное. И ведь не кто-нибудь, а Фрида. Пусть это послужит тебе уроком, моя дорогая. Никогда не доверяй ни мужчинам, ни женщинам с карими глазами. Они обязательно подведут. Чудовищно, такого нельзя простить. В «Гаррике» об этом обязательно узнают. Я всем расскажу. Я расскажу всему свету…

В комнату вошла Мария; она зевала и держала руку над головой.

– Вокруг чего такой шум? В чем дело? – спросила она.

– В чем дело? – завопил Папа. – Лучше спроси в ком. В Найэле. В моем приемном сыне. Совращен моей старинной приятельницей. Господи! До чего я дожил. А ты? – И он обвиняющим жестом указал на Марию: – Ты когда пришла? Когда вернулась домой?

– Раньше тебя, – ответила Мария. – В половине первого я уже спала.

– Кто тебя привез?

– Один знакомый из театра.

– Он целовал тебя?

– Папа, я, право, не понимаю…

– Ха! Ты не понимаешь. Мою дочь привозят среди ночи и сваливают в доме, как мешок угля, а моего приемного сына совращают. Прекрасная ночь, скажу я вам. А тут еще один обивает пороги, притворяясь, будто работает в больнице Святого Фомы. Прекрасная ночь для всей семьи Делейни. Ну, что скажете?