Ганс Фаллада - Кошмар в Берлине

Но сам он появился далеко не сразу: вел важные переговоры на первом этаже. Вокруг Доллей, ошеломленных великолепием этой комнаты, обставленной антикварной мебелью, хлопотали двое декораторов: перешептываясь, они драпировали тончайшие занавески, лазили по стремянкам и поддергивали шнуры. И когда Долль увидел всю эту роскошь — уже много месяцев и лет он ничего подобного не видел, да еще в целости и сохранности! — он с удвоенной, с десятикратной силой ощутил их собственное оборванство. С белоснежного тюля он невольно переводил взгляд на свой светлый летний костюм, на котором после ночного поезда остались уродливые пятна и полосы; на богатой парче кресла, в котором сидела Альма, особенно выделялись ее дешевый плащик и рваные чулки.

Да, они превратились в нищих — в этом доме, который и в лучшие времена явно принадлежал очень богатой особе, Долль почувствовал это как никогда отчетливо. А ведь не так давно он считал себя человеком вполне обеспеченным. Но теперь они с женой стали попросту — внезапно он осознал это совершенно ясно — беженцами, ничем не лучше тех, которые бесконечным потоком, голодные и несчастные, тащились через их городок, а он как бургомистр должен был устраивать их судьбу. Теперь Долли были в таком же положении: оборванные, лишенные крова, все имущество в одном чемоданчике, они вынуждены обращаться за помощью к друзьям, к чужим людям, может, даже к социальным службам. Бургомистр, домовладелец, дорогое барахло, неистощимый банковский счет, сносные харчи — и вдруг ничего, ничего, ничего!

О боже! — думал Долль. Только бы Альма не наговорила лишнего. Только бы не стала просить о чем-то этих двух женщин — я этого не вынесу, мы же все-таки не попрошайки!

Тут как раз появилась жена этого самого Бена с подругой; на гостей они посмотрели с легким удивлением, но потом Альма начала рассказывать…

Нет, не было ни малейшей опасности, что она наговорит лишнего. До этого просто не дошло. Потому что случилось то, что Доллю впоследствии часто доводилось наблюдать: едва Альма добралась до сути дела, обе женщины заерзали, и по их виду было ясно, что у них тоже язык чешется рассказать о себе!

Стоило Альме сделать паузу, как они тут же вклинились. Едва переводя дыхание, перебивая и дополняя друг друга, они принялись рассказывать, как тяжело им пришлось, как они чуть не умерли с голоду, сколько всего они потеряли… В этом дворце, в антикварном кресле с парчовой обивкой, Долли слушали, как плохо хозяевам жилось и до сих пор живется.

Наконец появился хозяин: он очень торопился, у него-де всего пять минут между двумя важными встречами. Он поцеловал руку фрау Альме и выразил свое сожаление: жизнь стала такая трудная, такая трудная! Он, дескать, даже сигаретой гостей угостить не может — так скверно его снабжают. Да, нога фрау Долль и впрямь выглядит не очень, уж не заражение ли крови? По-хорошему, ей бы в больницу!

Через четверть часа они вновь стояли на улице, визит к самому верному, самому благодарному Альминому другу был позади — хвала небесам! Солнце по-прежнему ярко и весело светило сквозь поредевшую листву, газон перед особняком зеленел, цвели астры. Поддерживая жену под локоть (у нее было совершенно белое, больное лицо), Долль бодро сказал:

— А знаешь, что мы сейчас сделаем, Альма? Перестанем тратить нервы и заживем в свое удовольствие — тогда и ножка твоя болеть перестанет. Куда податься?.. Когда речь зашла о больнице, мне вспомнилось, что всего в четверти часа отсюда находится клиника, где я пару раз подлечивал нервы. Меня там знают, нас наверняка примут.

— Делай со мной что хочешь, — отозвалась фрау Долль. — Господи, как же хочется прилечь!

Так начался их марш-бросок к лечебнице. Альма передвигалась с таким трудом, что путь занял не пятнадцать минут, а почти час. О лучшем друге Бене они во время этой скорбной прогулки не заговаривали — только один раз фрау Долль воскликнула, словно очнувшись от глубоких раздумий:

— Никогда я больше не буду помогать и верить людям, как раньше! Никогда!..

— Слава богу, — откликнулся он, бросая на нее ласковый взгляд, — слава богу, Альма, не в твоей воле это решать. Ты всегда — что бы ни случилось — будешь отличным парнем!

Лечебница — большое уродливое здание из бетона и красного кирпича — по счастью, стояла на прежнем месте — они бы не вынесли, если бы и здесь их поджидало разочарование. Они сели в приемной.

— Тебе придется пустить в ход все свое обаяние, Альма, — шепнул Долль, — чтобы нас здесь приняли. Больше нам идти некуда.