Юрий Аракчеев - Пирамида

Наши овладели их планетой, а они овладевают нашей прекрасной родной Землей… Овладевают, уничтожая…

Потом меня перетащили к крыльцу, и туда же доставили несколько человек еще, в основном женщин. Ждали отправки на «танкетке» в лагерь (где-то в районе приземления «морского кота»). И должны были взять нас рано утром.

А потом я почему-то получил возможность двигаться, вошел в дом. Там были старушка и ребенок. И я как будто бы провел у них ночь (все в тумане всеобщей катастрофы). Вышел утром на крыльцо — ни людей, ни танкетки поблизости. Необычайная тишина. Все разрушено, кроме нашего домика и почему-то соседнего. Я понял, что они уехали, и я остался один. На свободе. Свидетель.

Первым делом нужно было найти что-нибудь поесть. И спички в дорогу. Я понял, что я свидетель, и в этом моя роль, я должен идти и смотреть. Зашел в соседний домик…

А когда проснулся окончательно и принялся осмысливать сон, то понимал все больше и больше: сон не случаен, как в притче, в нем много смысла современного.

А тут как раз пришли письма из Куйбышева Новосибирской области, от Клименкиных. Письмо человека, особенно если оно касается важной для него темы, а еще более особенно если он не рассчитывает ни на какое его опубликование, а просто выражает свои мысли и чувства другому, — любопытнейший человеческий документ. Тут очень многое говорит о его авторе…

Письма Клименкиных настолько выразительны сами по себе, что хочу привести их как документы — полностью. А первым письмо матери, Татьяны Васильевны.

«Уважаемый Юрий Сергеевич! Извините нас, что мы задержали Вам ответ, ребята уехали в отпуск, Витя со Светланой, ждем их уже домой, а я вот решила пока одна написать Вам. Начинаю писать и уже волнуюсь (выпила элениум, собралась с духом). 1 мая 1970 года мы от Светланы получили телеграмму, что Виктор под следствием, 12 мая я выехала в Туркмению. 16 или 18 мая была у следователя линейного отд. милиции Ахатова, дело было еще у него, он вел мне допрос, около дела было 5 руб. Ахатов мне сказал, что «из-за этих денег сын убил женщину». Из разговора с ним я знала, были бы у меня деньги — Виктор был бы на свободе, но таких денег у меня не было, я сказала, что я так постараюсь добиться правды, я знаю, что сын не виноват, он засмеялся и сказал: «Добейтесь, добейтесь». Я поехала в Ашхабад, была у прокурора Григорьева, он вызвал при мне зонального прокурора Таисию Федоровну и велел ей взять это дело под контроль, была я у ребят в общежитии, уехала домой и думала, что разберутся все же. Получила повестку на 28 августа на суд, полетела в Мары, узнала, что грозит сыну, разговаривала с адвокатом Бекмурадовым, который участвовал в следствии, но 27 августа перед процессом адвоката заменили, дали Агаджаева, который до суда не видел подзащитного и не разговаривал с ним. Судебный процесс длился всего 4 часа вместе с приговором. Это все было ужасно — страшно вспоминать, даже в кино и в книгах такого нет. Мне вызвали в суд «Скорую помощь», Виктору тоже было плохо, его очень рвало. Когда тот страшный конвой увез Виктора, меня завели в комнату (суд был в общежитии), было много народа, все возмущались, женщины плакали — это был «показательный суд». Я знаю, у нас судили убийцу — нашего соседа Монастырского (ваша газета писала статью), зал бушевал, хлопали, как читали приговор — высшая мера. А у нас было наоборот, сразу написали телеграмму в Москву (высылаю копию). На первом суде я видела Каспарова, но не разговаривала с ним. После суда я пыталась получить копию приговора, мне не дали, сказали, что дадут подсудимому. Зав. юридической консультацией мне сказал, что я зря еду в Москву, меня никто не примет без приговора, но я поехала. Сначала я была на приеме в Верховном Совете СССР, оттуда позвонили в Прокуратуру Союза, чтобы меня там приняли. Я была на приеме у зонального прокурора Ивановой, но надежды на нее у меня было мало, и я пошла в Верховный суд СССР, где встретила Каспарова, я его узнала, мы с ним поговорили, он сказал, что приехал в Москву по делам и возмущен такой несправедливостью в отношении Виктора и тоже будет обращаться в наши советские органы. Сначала я была у начальника приемной Ворошилова, он, конечно, не верил, что сын не виноват, что суд был всего 4 часа, что накануне суда заменили адвоката и т. д. Но все же позвонил, и меня принял член Верховного суда т. Дзенитис (я ему очень благодарна), он мне сказал, что затребует дело в Москву. 18 сентября 1970 года дело уже затребовала Москва. Из Москвы я полетела в Ашхабад, мне дали копию приговора, была в Мары, унесла передачу Виктору, поговорили обо всем со Светланой, Каспаров остался еще в Москве, и уехала домой в Куйбышев.